не сделать в ответ»{124}.
После встречи президент пересказал этот разговор своему помощнику Дейву Пауэрсу: «Можете ли вы представить себе, что Лемей сказал такое? У всей этой военной верхушки есть один большой плюс. Если мы послушаемся и сделаем то, что они от нас хотят, никого из нас не останется в живых, чтобы сказать им о том, что они были неправы»{125}.
Разговаривая со своим другом Джоном Кеннетом Гэлбрейтом осенью того же года, Кеннеди снова гневно высказался о безрассудном давлении на него советников, как военных, так и гражданских, в вопросе бомбардировки кубинских пусковых установок. «У меня никогда не было ни малейшего намерения так поступить», – заявил президент{126}.
Спустя 30 лет после кризиса министр обороны правительства Кеннеди Роберт Макнамара удивился, узнав из статьи, вышедшей в одном российском издании в ноябре 1992 г., что в разгар кризиса советские войска на Кубе обладали в общей сложности 162 ядерными боезарядами. В ней сообщалось и о еще более стратегически важном факте, о котором тогда не знали Соединенные Штаты, что ракеты находились в состоянии полной боевой готовности. За день до того, как был сбит U-2, 26 октября 1962 г., ядерные ракеты на Кубе были готовы к запуску. В свете такого открытия Макнамара написал в своих мемуарах:
«Со всей очевидностью существовал большой риск того, что перед лицом атаки со стороны Соединенных Штатов, которую, как я говорил, многие в правительстве США, как военные, так и гражданские, были готовы рекомендовать президенту Кеннеди, советские войска на Кубе решат использовать свое ядерное оружие, а не просто лишиться его.
Нам даже не надо пытаться представить, что произошло бы в этом случае. Можно дать абсолютно точный прогноз результатов таких действий… Чем бы это закончилось? Полной катастрофой»{127}.
В кульминационные моменты холодной войны сопротивление Джона Кеннеди давлению сторонников нанесения первого удара в сочетании с сообразительностью и готовностью к уступкам Никиты Хрущева спасло жизни миллионов людей, а возможно и существование самой планеты.
Однако в те дни, когда компромисс считался изменой, американские военачальники не были удовлетворены тем, как урегулировали кризис Кеннеди и Хрущев. Объединенный комитет начальников штабов был возмущен отказом Кеннеди от нападения на Кубу и его известными уступками Хрущеву. Макнамара вспоминал, как откровенно выражали свои чувства генералы: «После того, как Хрущев согласился вывести ракеты, президент Кеннеди пригласил начальников штабов в Белый дом, чтобы поблагодарить их за поддержку во время кризиса, и там произошла одна ужасная сцена. Лемей вышел, сказав: “Мы проиграли! Мы просто обязаны сегодня же войти туда и выбить их!”»{128}
Роберт Кеннеди тоже был поражен гневными нападками начальников штабов на президента. «Реакция адмирала [Джорджа] Андерсона на новости, – отмечает он, – была такой: “Нас поимели”»{129}.
Stern, “Averting “The Final Failure,” pp. 123, 125.
O’Donnell and Powers, “Johnny, We Hardly Knew Ye,” p. 318.
John Kenneth Galbraith, “A Life in Our Times” (Boston: Houghton Mifflin, 1981), p. 388.
Robert S. McNamara, “In Retrospect” (New York: Random House, 1995), p. 341.
Rhodes, “General and World War III,” p. 58.
Schlesinger, “Robert Kennedy,” p. 565.
