и со всей силы оттолкнулся ногами.
Времени на повтор у него не было: он ударился коленями в стену, уцепился за край пролома, протиснулся внутрь. Потом намотал кабель на конец стержня и выпустил из рук. Кронштейн качнулся к противоположную сторону и вскоре замер.
Пробравшись щелью к обшивке купола, он опустился на чердак, затем – на площадку. Вдоль голого сруба, наискосок, здесь тянулись кверху ступени с перилами. Они оказались целы. Вот и ладненько. Он поднялся к колокольне и здесь присел на площадке, не поднимаясь выше подоконников. Снаружи доносились обрывки фраз. Хлопали двери автомашин. Слышалась брань. Омоновцы, прочесав овраг, столпились теперь, как видно, у входа, читая надпись на могильной плите… «Юлия Захарова… Мир праху твоему… 1916 год…» Непременно найдется какой-нибудь умник и полезет внутрь.
Нанесло сигаретным дымом. Значит, открыли дверь и стоят в проеме.
– Нельма, след! Ищи, радость моя. Кому я сказал!
Голоса доносились как из пустой бочки.
Подъехала еще чья-то машина, пискнула сирена.
– Товарищ подполковник, никто не обнаружен.
– Собака?
– Не хочет, шельма, работать.
– Докуда она довела?! Показывай!
На минуту все стихло, и вдруг раздался тот же голос:
– Прочесать! Сверху донизу! Где альпинисты?!
– Да мы все тут такие…
– Давайте!
Над Михалычем потолок. Над потолком – граненый купол с крестом. Потолок в углу так и остался проломанным, несмотря на реставрацию. Впрочем, реставрировали церковь только для вида, снаружи. Отреставрировали – и вновь ободрали. До маковок…
Дыра в потолке темнела заманчиво. Можно пролезть в нее, как и раньше, встав на подоконник, но могут заметить. Наверняка у них пост наблюдения выставлен, и по церкви издали шарят в бинокль. Остается одно – уйти с колокольни.
Он опустился на два пролета. Слева – на уровне колен – желтела по-прежнему бревенчатая стена, прикрытая досками, виднелся пол. Михалыч нагнулся, нырнул в проем и выпрямился, но видны были ноги, и с этим надо было что-то делать. Зависнуть в воздухе? Прилипнуть к крыше? Стать невидимым? Или скользнуть за сруб: за ним, снаружи, пришита обшивка. Скользнуть, как в подростках.
Он уцепился ладонями за верхнее бревно, подтянулся, махнул ногой через стену. Штанина тут же зацепилась за гвоздь обшивки. Одно радовало: концы у гвоздей тупые, торчат лишь местами.
Опустив ноги в проем, он снял куртку и, держа ее в руке, стал опускаться вниз: рубашка трещала, собственный вес тянул книзу. Вот и упор под ногами, поперечная доска. Дышалось с трудом, но терпимо.
Где-то внизу бубнил начальничий голос. Поднимитесь по лестнице, осмотрите.
Все стихло, и через минуту – хохот:
– Ну, как ты?!
– Ступеньки же сгнили в пазах!
Потом
