Ну, ин ладно!
Торопливые руки начали шарить дверь. Фрол вдавил лицо в заячьи шкуры.
– Эй, Фролко! Сатана ты, где огонь?
– Погас, огниво в светце, лучина!
Слышно было, как тяжелая рука била кресалом по камню.
– Фрол, где батя?
– Гляди – на полу.
Лучина попала сырая. Степан, ударив нетерпеливо по светцу, погасил тлеющие огарки. Полез под кровать рукой, нашарил ящик, вынул две сальные свечи, зажег.
– Эй, Фрол! Пошто на полу отец?
– Он застыл, Стенько!
– А-а-а! Фрол, беги на площадь. Ту близ, справо дороги, хата, в ей греки живут и баньяны32 разные. Понял?
– Понял!
– Там, знаю я, немчин-лекарь проездом стал, веди его… скажи… да на сот талер – еще дам! Скажи: не пойдет – с пистолем заставлю.
– Бегу, Стенько! Скажу…
– Ой, Олена, ежли мой отец отравно пил, я московитов бояр не спущу даром… Ты гляди – рука? Она – камень, так не помирают с добра… Подойди – старик мертвый, а не бойсь – золотой… В море малого меня брал пищали заряжать… Учил переходить на конь реки, и первый я из всех рубил, колол… От атамана уздечки, седла. Зато дьявол! Что сказываю? Все знаешь сама.
– Знаю…
– Ходи, не бойся, – вот его рука, подымаю, – он живой дал бы согласье… а? Ты моя, Олена? Беда, ой беда! Батько, старый Тимоша, отец!
Молодой казак стоял на коленях, теребил свои кудри. Девка держала казака за плечи.
– Долго! Нейдет немчин? Ино сам пойду.
– Ты плачешь. Стенько? Я буду крепко любить…
– Не целуй, не висни, Олена! И не знаю я… что? что?
Открылась дверь. Торопливо, почти вбежал Фрол, за ним двое немчинов в черных плащах вошли в хату. На головах черные шляпы с высокими тульями и белым перьем. Оба в башмаках, при шпагах. Один остался у дверей, оглядывался подозрительно. Другой на тонких ногах решительно подошел, нагнулся к мертвому, потрогал под набухшим веком остекленевший глаз старика, пощупал холодную руку.
– Ту светит! Ту светит! – приказал он.
Степан водил огнем свечи, куда показывал лекарь.
– Tot! Помер, можно сказайт…
– Отрава или нет? Да правду сказывай, черная сатана!
– Мой правд, завсегда правд! Стар… сердце… Пил вина?
– Пил – был на пиру!
Другой черный подошел и, не трогая старика, нагнулся, долго, внимательно глядел на мертвого.
– Не знайт! – сказал лекарь. – Пил вина, от сердца ему смерт… Schwarz das Gesicht?33 – обратился он к другому, как бы призывая его в свидетели.
Тот молчал.
– Уходишь, немчин?
– Зачиво больше ту?
– Бери талер, пришел – бери! И все же лжешь ты, черный дьявол!
– Пейт, лжа нейт, казак!
Немцы ушли.
Луна
Баньянамн называли индусов.
Почернело лицо? (
