в ожидавшую меня шлюпку, когда меня почтительно остановил слуга, мой проводник.
– Простите, господин, – сказал он, – их сиятельство велели вручить это вам и передать на словах, что они посылают это вам на память, чтобы вы не забывали о семействе Шатогранов.
Я взял тщательно перевязанный и запечатанный пакет, который он подал мне, вложил ему в руку луидор и сел в шлюпку.
На следующее утро, когда я пробудился, мы уже шли под парусами и остров Сент-Кристофер виднелся на горизонте только синеватым облачком, которое вскоре и вовсе исчезло.
Тут я вспомнил о таинственном пакете, переданном мне от графа Шатограна таким странным образом.
Я распечатал его и вскрикнул от радостного изумления, даже из рук выронил. Поспешно подобрав его с пола, я тотчас запер на задвижку дверь своей каюты, чтобы никто не мог мне помешать, и, расположившись у письменного стола, аккуратно разложил перед собой содержимое пакета.
Во-первых, там была адресованная мне записка в несколько строк. Содержание ее было следующим:
Любезный соотечественник!
Простите мне коварное удовольствие, с которым я как бы нарочно отклонялся от разговора всякий раз, когда Вы заводили речь о моем благородном предке; Вы не должны сетовать на причуды старика.
Я разделяю Ваше мнение, что о буканьерах и флибустьерах XVII века мало что известно или, что еще хуже, представления о них искажены.
Эпитетами «флибустьер» и «буканьер» ныне награждают грабителей, убийц, разбойников.
Однако не может быть ничего ошибочнее: флибустьеры скорее походили на портсмутских пилигримов. Подобно последним, они искали свободы совести и требовали свободных законов; еще они стремились к свободе на морях, свободе торговли и к уничтожению ненавистного владычества испанцев, почти повсеместного в Новом Свете.
Флибустьеры были свободные мыслители, это были действительно свободные люди.
Франция обязана им лучшими своими колониями, Испания – утратой своего могущества.
Зло, содеянное ими, забыто, добро – осталось; Франция воспользовалась им, заклеймив их кличкой пиратов, тогда как прежде вела с ними переговоры, признавала их право на существование и даже оказывала им покровительство.
Это последнее оскорбление естественно вытекало из ее неблагодарности за так великодушно оказанные ими громадные услуги, которые ей следовало бы вознаградить.
Вы видите, любезный мой соотечественник, что я не забыл ничего из наших коротких бесед о флибустьерах и, повторю, вполне разделяю Ваш взгляд на них.
Примите в память о приятных часах, которые мы провели вместе, и в знак моего искреннего к Вам расположения прилагаемую рукопись. Вся она принадлежит перу моего прадеда и представляет собой нечто вроде дневника, на страницах которого он ежедневно отмечал сведения, поистине драгоценные, не только о себе самом, но также
