было с моей стороны не слишком хорошей идеей. Стены, казалось, вот-вот готовы меня раздавить, а морда зверя с надгробного камня свирепо на меня скалилась, и красный контур ее головы блестел, словно свежая кровь.
Я метнулся к окну и глянул наружу. Вроде бы чуть полегчало. По центру улицы тянулся бульвар Коммонуэлс-мол – полоса деревьев, травы и кустов, укутанных снегом. Голые ветви светились белой рождественской иллюминацией. В конце квартала, за железной оградой, навечно забравшись на пьедестал, бронзовела статуя Лейфа Эриксона. Он, приложив козырьком ладонь ко лбу, с таким видом глядел на Чарльзгейтскую эстакаду, будто хотел воскликнуть: «Ого! А я, кажется, недурное шоссе обнаружил!»
Мы с мамой часто шутили по поводу этого памятника. Слишком уж куцые были на Лейфе доспехи: короткая юбочка и нагрудник, похожий на металлический бюстгальтер.
Понятия не имею, по какой причине Лейфа Эриксона поставили в самом центре Бостона, но полагаю, что это имело влияние на судьбу дяди Рэндольфа. Он ведь живет здесь с тех пор, как родился. И, видимо, часто в детстве смотрел в окно на Лейфа. А однажды вдруг взял и подумал: «Вот вырасту и займусь изучением викингов. Мужчины в железных бюстгальтерах – это круто».
Я выхватил взглядом кого-то, стоящего у пьедестала. Он стоял и смотрел на меня.
Мне, как ни странно, не сразу его удалось узнать. Так иногда бывает, если увидишь кого-то знакомого в совершенно неподходящем для него месте. Лейф Эриксон отбрасывал свою бронзовую тень на высокого, с бледным лицом, мужчину в черной кожаной куртке, черных кожаных байкерских брюках и остроносых сапогах. Торчащие иглами на его голове короткие волосы были такие светлые, что казались седыми. Ярким пятном выделялся лишь красно-белый шарф, намотанный плотно на шею и свисавший концами с плеч наподобие сильно подтаявшего полосатого леденца-тросточки.
Не знай я его, мне спокойно могло показаться, что он здесь изображает кого-нибудь из японского мультика. Но я его знал. Это был Хэрт. Мой бездомный собрат и моя суррогатная мать. Я напрягся и возмутился. Он что, моей доброй феей решил побыть? Засек где-то на улице и тихонько следом за мной потащился?
Я резко раскинул руки, спросив его жестом, что он здесь забыл.
Хэрт сложил ладонь горстью, а пальцами другой руки будто что-то из нее выхватил и отбросил в сторону.
За два года общения с ним я прекрасно освоил язык его жестов. Сейчас он мне говорил: «Линяй поскорее отсюда!»
Тревоги особой я на его лице не прочел. Но Хэрт по части эмоций вообще большой тормоз. Вечно таращится на меня своими бледно-серыми глазами с таким видом, будто я бомба и вот-вот взорвусь.
Стараясь въехать, что он имеет в виду и зачем ошивается здесь, а не на площади Копли, я потерял несколько драгоценных секунд.
Хэрт снова начал жестикулировать. Вытянув обе руки вперед, энергично задвигал пальцами. Это значило: торопись.
– Зачем? – произнес я вслух.
– Ну,
