не тягайтесь и ему не следуйте… Вот Ван Дейк – попировал у Рубенса – и достаточно. Ограничив свои траты, жил разумно, честно, для потех и интереса других. Такую жизнь и вам, друзья, советую брать за образец. Спасибо ему, хорошему человеку!
Тарасу больше по душе был Рембрандт. И о нем немало говорил Брюллов.
Уже начиналась ночь, а молодые люди никак не могли покинуть своего маэстро, который был как раз в настроении.
– Вы не поверите, – делился он своими сокровенными мыслями, – как тяжело создать настоящую, хорошую вещь. Тяжело кораблю бороться в открытом море с волнами, но ему доверены жизни сотен живых людей. А после счастливого плавания встретят его выстрелами пушек, радостными криками и торжественно ведут в порт, где он будет отдыхать до следующего плавания. Так и художник с новой картиной.
Даже когда маэстро уже собрался лечь спать, он не отпустил учеников. Еще Тарас должен был почитать вслух перевод нового французского романа Гюго – потом Карл Павлович рассказывал о своем путешествии по Италии, Греции и, развеселившись воспоминаниями, начал перед Аполлоном и Тарасом показывать не только людей, но даже и животных. С необычайной живостью вскакивал он с дивана, скручивался на ковре и изображал щенка, который спит на соломе. Ученики смеялись так громко, что камердинер Лукьян вбежал в комнату, чтобы узнать, не случилось ли чего.
Вот из-за этой живости, непосредственности и был им мил их маэстро, а Тарасу особенно из-за его независимости и свободолюбия.
Тарас знал, что император Николай давно хочет иметь свой портрет кисти Брюллова. Брюллов долго это оттягивал. Наконец назначил сеанс, подождал несколько минут и уехал из дома, приказав домашним:
– Если придет царь, передайте ему, что я ждал его, но, зная его аккуратность, был уверен, что он не приедет.
Царь приехал через двадцать минут. Ему точно передали, как приказал Брюллов.
– Какой нетерпеливый человек! – процедил царь сквозь зубы и больше не приезжал и не напоминал о портрете.
Но даже Тарас и Мокрицкий, привычные к дурачествам своего маэстро, были озадачены, когда в Академию приехал цесаревич и зашел в «портик». Брюллов даже не вышел, а послал к нему своих учеников – Тараса Шевченка и Мокрицкого.
Молодые художники водили цесаревича по мастерской, показывая картины, немного волновались, что Брюллов может быть чем-то недовольным. Но все получилось хорошо. Брюллов был рад, что ребята выполнили все за него, а они давились от смеха, вспоминая этот пышный визит.
Тараса увлекала такая свободолюбивая независимость его Великого Карла. Брюллов демонстративно не носил жалованные ему награды, он не захотел возглавить официальное, руководимое Николаем Первым, направление в искусстве. Это место занял художник Бруни.
– Как он изменился, – говорил Карл Павлович, – ведь он был когда-то передовым художником, казалось – он будет ломать академические традиции, а теперь он очень далек от жизни, от натуры.
