петушка подарили на день рождения – как же можно есть друга? А потом в гарнизоне на Байкале она подхватила воспаление легких. Воспаление вылечили, но от большого количества лекарств заболели почки, увеличилась печень, и мама повезла Катю в Ленинград, в клинику. Катя пролежала там три недели, ей было плохо, но мамочка была рядом, а папа на бабушкин адрес присылал письма – в одном конверте маме и Кате. За три недели их пришло восемь – это были первые письма от папы. Катя уже умела читать по слогам – папа начал учить ее, когда ей еще пяти лет не было. Прочтя письмо, она целовала строчки, воображая, будто целует папу. Вдобавок она морщилась, представляя, что он небритый. Там же, в больнице, она написала папе восемь ответов, а девятое письмо от него получила, когда ее выписали и она оказалась у бабушки. Одна и не по своей воле.
Анна Ивановна Бойко, коренная ленинградка, жена полковника сухопутных войск, вдова пятидесяти с хвостиком лет, неповоротливая, грузная, забрала невестку и внучку в квартиру с крошечными, несуразно узкими и длинными комнатами, коих там было четыре, и, как показалось Кате, бесконечным темным коридором-кишкой, упирающимся в кладовку. Две комнаты занимала папина родная сестра Лариса с мужем Германом, подполковником сухопутных войск, и дочкой Стеллой, на полтора года старше Кати, и Катя, привыкшая в гарнизонах к быстро созревающей дружбе, едва переступив порог, улыбнулась Стелле и сказала со свойственной ее возрасту, да и Стелкиному, непосредственностью:
– Давай длужить, я Катя, твоя двоюлодная сестла, – и руку ей протянула.
Ну кто такая Катя из захолустья под названием «станция Даурия» для коренной ленинградки Стеллы, ни разу не испачкавшей в песочнице платьице? Двоюродная сестра? И что с того? Стелла в недетском изумлении приподняла темные бровки и посмотрела на свою маму. Ее мама сделала учтиво-брезгливое лицо и ткнула наманикюренным пальцем вправо:
– Ванна здесь. Руки, пожалуйста, вымой.
При мытье рук у Кати смылось желание дружить с противной сестрой, из ванной она вышла насупленная, но за столом это забылось, и она неустанно щебетала, сообщила, что завтра они поедут к папе, что она по нему очень соскучилась и по Витьке тоже. Ложась спать в странной комнате, окном выходящей на кирпичную стену – такого Катя еще не видела: достаточно протянуть руку и коснешься этой стены, – она сначала уложила на подушку куклу Люду, обняла и поцеловала маму, в который раз, с трепетом в маленьком сердце, повторила, что очень любит маму, папу и Витьку, легла на бочок, прижала к себе куклу, подсунула ладошку под щеку, счастливо улыбнулась и сладко уснула.
Проснулась она сама, потому как солнышко в эту комнату не заглядывало, отбросила одеяло и, как была, в маечке и трусиках, пошлепала в коридор и сразу услышала приглушенные голоса, доносящиеся из кухни. Она не могла понять, есть ли среди них голос мамы, но даже спустя много лет она помнила ощущение внезапно охватившей ее паники, страха, покинутости и пустоты. Подгоняемая этим страхом, она толкнула дверь кухни и увидела всех, кроме мамы и дяди
