А Стеллу Катя очень даже интересовала: она приводила в дом подружек и всем рассказывала, что Катя писает в постель. Девочки тоже фукали и старались сунуть нос в дверь Катиной комнаты, за что одна заработала шишку на лбу – Катя перед ее носом захлопнула дверь и Стеллу обозвала набитой дурой. Стелла тут же позвонила своей мамаше на работу, и вечером тетка Лара отругала Катю. В тот вечер Катя впервые не слышала телевизора, и любопытство не только вытолкнуло ее из комнаты, но и довело до двери в комнату тетки, под которой лежала полоска яркого света.
– …Сейчас же звони Мише, пусть забирает! – шипела тетка. – Она у меня в печенках сидит! Надо же, Людка словом не обмолвилась, что ее девка уссыкается. В общем так, мама, завтра же звони, так дальше продолжаться не может!
– Да что звонить, – буркнула Анна Ивановна, – Миша не хотел ее оставлять, это все Люда.
Катя радостно вскрикнула, и дверь тут же распахнулась настежь.
– Так ты еще и подслушиваешь?! – прогремела тетка, нависая над Катей.
Дядя Герман не вмешивался – он сидел в кресле с газетой, одни ноги видны и макушка.
– Папа не хотел меня оставлять? – спросила она у всех сразу, чувствуя, что сердечко, быстро наполняясь счастьем, вот-вот выпрыгнет из груди.
Тетка схватила ее за плечо, развернула и толкнула в спину:
– Марш в свою комнату!
Катя, по инерции сделав пару шагов, остановилась:
– Здесь нет моей комнаты!
И тут позвонили в дверь. Это был папа. Запыхавшийся, колючий, глаза красные. Шагнул к Кате, подхватил на руки. Она обняла его и забыла обо всем на свете, а через сутки она сидела в купе, прижавшись к папе, и снова была самой счастливой девочкой на свете. А куклу она теперь называла Машей.
Много лет спустя Катя узнала, что таким вот образом мама хотела наказать папу – она получила письмо от подруги, в котором та сообщала, что у папы завелась любовница. Время от времени они у него заводились, но ненадолго – такой уж он был. Но тогда, в конец измотанная болезнью дочки, Люда оставила Катю у свекрови с одной целью: напугать мужа разводом и тем, что запретит общаться с ненаглядной «класавицей». Ну и с сыном, конечно.
Подробности тех дней Катина память потихоньку стерла, но момент, когда она поняла, что мама уехала, бросив ее у чужих людей – так оно и было по большому счету, – запомнился навсегда и приобрел вполне материальную форму ножа, воткнутого в спину. Именно в спину, а не в сердце. Так маленькая девочка это чувствовала и дальше жила осторожно, с оглядкой, каждый день опасаясь нового удара не от кого-то, а от мамы, и отстранение дочери от матери, сначала едва заметное и выражающееся в невинном непослушании, нежелании поцеловать маму, взять за руку, со временем превратилось в железобетонную стену, намертво вставшую между двумя самыми родными женщинами.
Но все это будет потом, а пока семья переезжала из гарнизона в гарнизон
