от яркого света, снизу показалась седая голова. Пленник по стремянке выбрался из подполья. Ростом высок, телосложение могучее, лицо крупное, породистое, а одежка – хуже нищенской: холщовые порты и грязная, окровавленная рубаха. Запеклась кровь и на бороде. Лицо, тело, даже босые ноги в ссадинах и синяках. Руки связаны за спиной.
Григорий укоризненно покачал головой:
– Ну, хорош! До чего себя этой молчанкой довел! И долго мне еще упрашивать тебя придется?
– Напой скорей.
– Ишь чего захотел? Или солененького покушал?
– Со вчерашнего дня не пивши.
– Сам себя и вини. Мокей, ступай на волю! В избу никого не пускать… Так, стало быть, попить охота? А вот не дам. Объявись сперва, кто таков. Брось упрямиться! Скажешь – велю распутать и сам меду поднесу. Поешь тогда, чего душа пожелает.
– Воды дай.
– Не дам питья, покуда упрямства не пересилишь. Не любите вы, бояре, нас, купцов, что повыше вас перед государем поднялись. Назови свое имя, а то человек мой снова пытать тебя станет. Молчишь? Ну-ка, Леша, плеточкой его!
– Тебе, Григорий Строганов, не откроюсь, как сказал! Забивай скорей, и делу конец.
– Зачем смерти себе просишь? За мертвого никто полушки не даст. Ты мне живой надобен. Куда зарыл свое золото?
Костромин перебил Григория:
– Дозволь, хозяин, совет подать?
– Говори.
– Плетью его не проймешь. Дозволь твоему верному слуге сему боярину оплеух надавать. С такого унижения небось заговорит, если впрямь боярского звания.
– Тебе видней. Сам честного роду, стало быть, начинай.
– Не смей ко мне притронуться, злодей! – глухим шепотом сказал пленник.
Григорий взял плеть из рук Костромина.
– Сказал, начинай! Кулаком его по ланитам!
– Не тронь, добром прошу!
– Откройся! Пальцем никто не тронет! Все молчишь? Бей по лицу, Алексей!
Костромин ударил с размаху. Пленник пошатнулся, но выстоял. Он в упор глядел на Григория, и тот не выдержал, отвел глаза.
– Поддай еще, Алексей!
Но едва Костромин снова замахнулся, как дверь избы распахнулась. На пороге стоял Семен Строганов.
– Не сметь!
Вошедший взглядом приказал оторопевшему Мокею войти в избу и запереть дверь изнутри. В сумраке избы он медленно обвел всех пристальным, недобрым взглядом.
– Ладный у тебя помощник, братец! Человеку со связанными руками седину старческую кровью марать? Землю строгановскую поганить?
Григорий растерянно поглядывал на брата.
– Не гневайся, Сеня, на моего слугу. Я сам так велел. Плеть его не берет. Не могу, братец, от сего царского ворога признание добыть.
– Чем перед тобой сей человек провинился?
– В бегах он. Царю ворог.
– Спрашиваю, перед тобой чем провинился?
