переставляя ноги. Одежда, ботинки и даже собственная кожа наливались невыносимой тяжестью. Каждый новый шаг давался с бо́льшим трудом, чем предыдущий. Очутившись на Рамбла[1], я заметил, что город на мгновение, длившееся бесконечно, сковала неподвижность. Пешеходы замерли на ходу, в оцепенении напоминая статичные фигуры на старых пожелтевших фотографиях. Застыл, взмывая к небу, голубь, и взмах его крыльев отпечатался в эфире размытыми акварельными мазками. Пыльца недвижно парила в воздухе, создавая марево, пронизанное солнцем. Брызги воды из фонтана Каналетас сверкали в разреженном пространстве подобно ожерелью из хрустальных слез.
Исподволь, словно путь пролегал под водой, я двигался дальше, погружаясь в морок застрявшей во времени Барселоны, пока не добрался до портала Кладбища забытых книг. У порога остановился, совершенно обессиленный. Я не понимал природы невидимого бремени, почти парализовавшего меня, которое влачил из последних сил. Ухватившись за дверной молоток, я постучал, но мне не открыли. Я упорно колотил в массивную деревянную дверь кулаками. Хранитель не откликался на мои призывы. В изнеможении я упал на колени. И тогда, подумав о чарах, одолевавших меня с тех пор, как вышел на улицу, проникся уверенностью, что город, как и я сам, обречен. Мы навеки опутаны заклятием, и мне не суждено вспомнить лица матери.
Я нашел его в тот миг, когда меня покинула последняя надежда. Металлический предмет притаился во внутреннем кармане школьного пиджака с моими инициалами, вышитыми синими нитками. Ключ. Я понятия не имел, как долго носил его с собой, не подозревая об этом. Ключ, покрытый ржавчиной, был тяжелым, словно гнет у меня на душе. С огромным трудом обеими руками я поднес ключ к замочной скважине. И едва не скончался от напряжения, пытаясь повернуть его. Я уже отчаялся справиться с замком, но вдруг он щелкнул, и дверь плавно отворилась внутрь.
В глубину древнего дворца вел извилистый коридор. Вдоль него тянулась вереница тускло горевших свечей, указывая путь. Едва окунувшись в полумрак, я услышал, как за спиной захлопнулась дверь. Я узнал галерею, обрамленную фресками с изображениями ангелов и других мифических существ. Они внимательно разглядывали меня из мглистых сумерек и, казалось, оживали, двигались, когда я проходил мимо. Миновав галерею, я приблизился к арочному проему, за которым открывался зал с высоким сводом, и остановился. Передо мной, как бескрайний мираж, возник устремленный ввысь лабиринт. Спираль из лестниц, туннелей, мостиков и арок, сплетавшихся в необъятный город, сложенный из всех книг на свете, возносилась к грандиозному стеклянному куполу.
У подножия массивного сооружения меня ждала мать. Она лежала в открытом саркофаге со скрещенными на груди руками, бледная, как белоснежный покров, облекавший неподвижное тело. Веки ее были смежены, губы сомкнуты. Мать покоилась безучастно, скованная мертвенным сном усопших. Протянув руку, я погладил ее по щеке и почувствовал, что кожа холодна, как мрамор. Внезапно мама открыла глаза, устремив на меня взгляд, затуманенный воспоминаниями. Отворив потемневшие уста, она заговорила, и голос ее прозвучал столь оглушительно, что обрушился на меня с силой товарного поезда, оторвал от пола и подбросил в воздух, отправив в свободное падение, длившееся бесконечно, пока эхо ее слов переплавляло пространство: «Ты должен рассказать правду, Даниэль».
Я резко пробудился в темноте семейной спальни, обливаясь холодным потом, и ощутил рядом теплое тело жены. Беа обняла меня и погладила по лицу.
– Что, опять? – прошептала она.
Я кивнул и глубоко вздохнул.
– Ты разговаривал. Во сне.
– Что я говорил?
– Я не разобрала, – солгала Беа.
Я посмотрел на нее, и она улыбнулась, как мне показалось, с сочувствием, а может, лишь с терпеливым снисхождением.
– Поспи еще немного. До звонка будильника целых полтора часа, а сегодня вторник.
По вторникам мне вменялось в обязанность водить Хулиана в школу. Я закрыл глаза и притворился спящим. Открыв их через пару минут, увидел лицо жены. Беа наблюдала за мной.
– Что случилось? – спросил я.
Она склонилась ко мне и нежно поцеловала. Ее губы имели привкус корицы.
– Мне тоже не спится, – пожаловалась жена.
Я принялся неторопливо раздевать ее. И в тот момент, когда я приготовился сорвать белье и бросить его на пол, за дверью спальни послышались легкие шаги. Беа остановила мою руку, норовившую пробраться между ее бедер, и приподнялась, опираясь на локти.
– В чем дело, дорогой?
У маленького Хулиана, смотревшего на нас с порога комнаты, вид был застенчивый и встревоженный.
– У меня в комнате кто-то есть, – шепотом сообщил он.
Беа со вздохом протянула к нему руки. Хулиан поспешил спрятаться в объятиях матери, а мне пришлось распроститься
Знаменитый бульвар в Барселоне. Варианты названия: Ла Рамбла, Лас Рамблас. Бульвар, протянувшийся от площади Каталонии до памятника Колумбу, делится на пять сегментов, и каждый из них имеет свое название, благодаря чему бульвар иногда называют бульварами Рамбла.
