могущего сделаться для нас весьма опасным. Такая система была тем необходимее, что не было никакого основания рассчитывать на верность даже и тех племен, которые считались в подданстве России. Кабардинцы и осетинцы точно так же хищничали в наших пределах, как чеченцы и лезгины. В этом было виновато отчасти кавказское начальство, допустившее послабление и злоупотребление власти.
4 декабря 1802 года князь Цицианов прибыл в Георгиевск, где был завален жалобами кочующих народов и горских племен, находившихся в зависимости России. Кучи просьб не удивили главноуправляющего; ему известно было, что азиатский человек считает своею обязанностью, при каждой перемене начальника, пожаловаться на старого, как бы он хорош ни был, и польстить новому, которого никогда и не видывал. Князь Цицианов знал, что с претензиями этими надо поступать очень осторожно, подходить к ним с некоторою долею сомнения и недоверчивости. Кляузы и жалобы из-за личной вражды он оставил без всякого внимания, но в числе просьб нашел такие, которые, заслуживая полного внимания, требовали исследования и наказания виновных.
Вышедшие из-за реки Кубани нагайские татары жаловались на своего пристава, обременявшего их поборами и разного рода мздоимством. Найдя жалобы татар основательными, князь Павел Дмитриевич сменил пристава и назначил на его место генерал-майора султана Менгли-Гирея. Прося утверждения императора на такую перемену, князь Цицианов находил необходимым изъять Менгли-Гирея из подчинения главному приставу кочующих народов и поставить его в прямую зависимость от главнокомандующего. Само слово «пристав» предполагалось уничтожить и заменить «начальником над бештовскими нагайскими татарами», так как слово «начальник» всегда пользовалось большим значением между азиатскими народами, чем слово «пристав»[15].
Получивши утверждение императора[16], князь Цицианов должен был устроить дела и другого кочующего народа – калмыков.
Дербетовская, торгоутовская и хошоутовская орды, составлявшие калмыкский народ, были в крайней бедности и стеснены в земельном отношении. Две первые орды кочевали на нагорной стороне реки Волги; на луговом берегу находилась только одна хошоутовская орда, а прочие не имели права переходить туда.
Песчаные степи без воды, леса и даже без всякой растительности были переданы в вечный удел калмыкам. В этой бесплодной пустыне передвигались они с места на место, подходили к Волге, Куме, Царицынскому уезду и к землям донских казаков. Приближаясь к пограничным селениям, калмыки всюду встречали сопротивление со стороны жителей, не допускавших их ни к хорошей воде, ни к удобным пастбищам.
«Если где города, – писал главный пристав калмыкского народа Страхов[17], – не присвоили себе калмыкских земель в расстоянии верст за 25 и 35, там астраханская казенная палата отдает их внаем за маловажную цену, на десять и даже двенадцать лет. Казачьи станицы, крестьяне, татары, малороссияне,
Всепод. рапорт князя Цицианова 8 января 1803 г.
Высоч. повеление князю Цицианову 13 февраля 1803 г.
В письме канцлеру, от 12 ноября 1802 г., № 558. Арх. Мин. иностр. дел. II, И, 1802, № 1.
