style="font-size:15px;"> – И это всегда так с его визитами? Он с тобой только говорит?
– Бывает, что лишь смотрит. Но чаще всего, да, мы разговариваем.
– О чем?
Она долго молчит.
– Этого я тебе не выдам, Джозеф. Я тебе многое отдала, но этого не отдам.
– Почему?
– Потому что это не мое.
– А что твое? – спрашивает он, удерживая ее на месте.
– Господи, – вздыхает она, – зачем только я встретилась с тобой здесь. Ты все злее и злее. – Выдернув руку, она, не дожидаясь Джозефа, направляется к краю леса.
Джозеф смотрит ей вслед, потом догоняет бегом.
– Ты все бледнее. С каждым месяцем. Это он с тобой делает, да?
Она останавливается спиной к нему. Он видит, что ранил ее этими словами, и рад бы взять их назад. Но в то же время чувствует, что вправе сердиться. Она заслужила боль, так же, как он.
– Есть вещи, которых нам просто не надо знать, Джозеф, – говорит она дрожащим голосом. – Ни мне, ни тебе, никому. Просто смирись с этим, хорошо?
Джозеф тяжело сглатывает. Быть может, от шампанского, ему становится вдруг очень не по себе, во рту и в горле стоит едкая сладость. Мир расплывается, и он понимает, что это от слез.
Грэйси, к его стыду, видит эти слезы.
– Ну-ну, – говорит она, – иди ко мне.
Она притягивает его к себе. Они молча обнимаются на краю леса. Дальше начинается маленький, на удивление голый каньон. На севере загораживает облака темный массив столовой горы.
– Лучше бы ты больше сюда не приходил, – говорит она. – Плакать будешь.
– Хуже будет, если не приду.
– Я поначалу думала, это шутка. Игра, не больше.
Она опять обходит главное.
– Поначалу да. Теперь не так.
– Знаю. Так хуже.
Тонкая ладонь шарит по поясу его брюк, находит пуговицу. Пальцы ловко справляются с ней – за прошедшие недели она научилась.
Джозеф чуть отстраняется.
– Я не хочу.
– А я хочу. – Она смотрит на него. – Позволь хоть это тебе дать, ладно?
Она возится со следующей пуговицей, и тут Джозефа наполняет отвращение к себе и ярость. Он два месяца встречается с ней в этом лесу, и, хоть ему и известно, что он удачливее многих одноклассников, секса до сих пор не было. Она даже его пальца в себя не допустила. Эта последняя, самая драгоценная привилегия принадлежит тому, что ожидает в каньоне, и Джозеф это ненавидит и себя ненавидит за то, что его снова и снова тянет сюда.
Она замирает, когда среди деревьев звонко раздается:
– Грэйси?
Оба подскакивают. Джозеф разворачивается как ужаленный и с замершим сердцем узнает стоящего на краю прогалины: мистер Мэйси из универмага. Он не похож на обычного милягу: замер как каменный, и белая рубашка мерцает в розоватых лучах луны. Холодное, непроницаемое
