с моделью из глины, Микеланджело высекал теперь голову из камня, и его подбадривал, радовал, приводил в восторженное состояние звонкий, крепкий стук резца, ударяющего по мрамору. Не становится ли сам человек богом, когда бесформенная глыба под его руками оживает, приобретает форму, сначала едва различимую, грубую, потом всё более утончённую и, главное, оживающую, полную чувства и мысли? Лесного бога, родившегося в воображении древнего грека, дерзко возрождает он, Микеланджело, взмахом ещё слабой, но твёрдой руки…
Резец останавливается, подросток задумывается: откуда зародилась в нём, с детства привыкшем чтить христианские святыни, такая страстная любовь к легендарным образам, царившим в давно прошедшие языческие времена?
Но он гонит эти мешающие работе мысли, и резец крошит мрамор с прежней энергией, как бог, снимая покров за покровом со скрытого в камне изображения…
Фавн был готов. Микеланджело отступил назад и, немного прищурившись, внимательно смотрел на своё произведение. Лесной бог насмешливо и задорно смеялся. Задумавшись о том, достиг ли он того, чего хотел, Микеланджело не слышал, как зашелестели опавшие листья под чьими-то шагами, как раздвинулись ветви платана… Кто-то положил ему руку на плечо. Он вздрогнул и обернулся. Перед ним был Лоренцо Медичи.
– Итак, мальчик, – сказал, улыбаясь, Лоренцо, – ты захотел повторить того фавна, который смеётся вон на той аллее, позади фонтана?
– Ну конечно, – ответил юный скульптор с чувством собственного достоинства.
Этот тон особенно понравился вельможе, привыкшему к низкопоклонству окружающих.
– Что ж, очень недурно, – подтвердил Лоренцо. – Ты отлично схватил общее выражение и эту играющую в каждой жилке животную радость жизни. Только вот одно не совсем ладно: разве у старика, каким ты нам его преподносишь, могут быть такие прекрасные, целые зубы?
Густая краска залила лицо Микеланджело. Он промолчал и угрюмо ждал, когда синьор подальше отойдёт от его фавна, и, как только остался один, сейчас же выломал резцом два зуба у фавна.
На следующее утро он решил отнести свою работу домой, к отцу, но не нашёл фавна на обычном месте. Печальный и смущённый стоял юный скульптор на опустевшей полянке и не знал, что ему делать. Послышались шаги по гравию дорожки, и показалась знакомая фигура Лоренцо Медичи.
– Здравствуй, приятель, – сказал Лоренцо. – Пойдём-ка со мною – тебе это будет не бесполезно. Тебе следует многое узнать, о чём ты до сих пор не слышал. Тогда ты сделаешь из мрамора немало прекрасных фигур, ещё более прекрасных, чем то, что ты сделал сейчас и что я взял к себе в дом. Не ищи своего фавна – он у меня. Итак, за мной!
Они шли быстро и за всю дорогу не обменялись ни одним словом. Встречные слуги смотрели с изумлением на подростка, шедшего рядом с вельможей, и открывали перед ними одну за другой двери. В одной из зал Лоренцо остановился. Глаза разбегались от собранных здесь сокровищ искусства. Поражала
