Со всех сторон, как в гуще пьяного побоища, сыпались удары.
Очнулся Никита на берегу. Его лоб упирался в прохладную гальку. Нога подвернулась под нанос из мелких стволов. Он высвободил ногу, откашлялся и немедля пополз по камням – прочь от холодных волн. Сколько он пролежал без чувств? Как далеко его пронесла река? Наверняка совсем немного, иначе живым бы не выбрался. Стало быть, Фрол где-то рядом.
Никита отполз подальше от берега, забрался в лес. Тело не слушалось, пальцы коченели. «Сдохну, но поползу дальше, – решил он. – Пускай варнак догонит и камнем пришибёт. Пускай сожрёт, как они Яшку своего сожрали. Всё равно буду ползти, даже если из шкуры вылезу».
Пальцы зачерпывали липкую землю, цеплялись за торчащие дуги корней. Никита полз, не замечая ничего, натыкаясь головой на стволы деревьев, подминая траву, царапая щёки о кусты. Когда силы угасли, он уронил лицо в пахнущий грибами мох.
Глава 7
Опять резкая боль в левом боку – там, где сломаны рёбра. Никита открыл глаза и осмотрелся. Он лежал на перине из влажного мха. Солнце широкими полосами пробивалось сквозь кроны и грело спину. Поляна багровела спелой брусницей – ягоды столько, что иголкой ткнуть некуда.
Он приподнялся на локтях и подпёр спиной лиственницу. Подступала тошнота, ручьём текла солёная слюна. Всё тело изнывало от ушибов, жутко болела левая нога. Морщась и тяжело дыша, Никита просидел несколько минут, а когда боль немного унялась, осмотрел ногу. Левая икра распухла и не позволяла стянуть сапог. Никита сунул руку за правое голенище. Нож всё ещё был там.
«Кривун» – так он прозвал своё оружие. Этот ножик, с изогнутым лезвием и чёрной рукояткой, ему достался от ссыльного поляка, которому Никита подремонтировал телегу. «Кривун» всегда был при нём. Даже дома, укладываясь спать, Никита помещал нож в изголовье.
Он надрезал голенище, стянул ичиг и бережно ощупал ногу. Все кости как будто целые, но ниже колена спускалась глубокая ссадина, обрамлённая свинцовой припухлостью. Пробовать вставать слишком рано, лучше немного выждать.
Никита перевалился на бок и чёрными от грязи пальцами натолкал в рот брусницы. От кислой ягоды свело скулы, он запил её, выдавив струйку из мха. Жижа отдавала банным веником.
Этот мох сгодится и на целебный компресс. Многие знахари лечили им ушибы и опухоли. Никита разгрёб ямку, сунул туда левую ногу и щедро обложил мхом. Вскоре боль стихла, и он заснул.
Солнце ещё не спряталось, когда он открыл глаза, только лучи, проникающие сквозь растопыренные руки деревьев, изменили угол. «Почему же Фрол меня не отыскал? – подумал Никита. – Наверное, решил, что я утоп. А может, унесло меня далеко, и мужик ещё не успел добраться?»
Страшно хотелось пить, но при мысли о горькой выжимке подступала дурнота. Уже кишки мхом тронулись. Так и душа станет замшелой.
Никита подполз к разлапистому выворотню, в ложбине которого блестела лужа, и сделал несколько глотков. Напившись, он ощупал колено. Похоже опухоль
