«Средниково».
В это родовое столыпинское гнездо переселилась из Пензенской губернии бабушка Лермонтова – Арсеньева (рожденная Столыпина), когда для воспитания молодого поэта явилась необходимость в близости большого города. Имение это принадлежало моему отцу, Аркадию Дмитриевичу Столыпину, рано осиротевшему, и управлялось опекунами. Впоследствии (в начале 70-х гг.) отец мой продал Средниково богатому купцу Фирсанову2, дочери которого Вере Ивановне оно сейчас принадлежит.
Для меня лично Средниково вдвое дороже по воспоминаниям раннего детства.
Едва ли не одно из самых первых воспоминаний моих – это колонна, прислонившись к которой я горько плакал: какой-то старик дразнил меня «Александрой Аркадьевной», потому что по моде того времени совсем маленьких детей одевали девочками. В пору нашего детства мы жили в Средниково и лето и зиму. Были снежки, катанья на салазках, а в дурную погоду беготня и игры по всему дому. Однажды играли в войну. Старший брат Михаил поставил мою сестру3 на часы и дал ей охотничью двустволку, которую она держала наперевес, стоя в темноте коридора. Брат мой Петр с разбега наткнулся носом на дуло ружья и, весь окровавленный, упал в обморок. Можно себе представить волнение нашей матери, пока в трескучий мороз за тридцать верст привезли из Москвы доктора. Горбинка на носу Петра осталась навсегда следом этого происшествия.
Отец мой был года на четыре моложе Лермонтова4, что в детстве составляет громадную разницу. Поэтому настоящими товарищами Лермонтова и его ближайшими друзьями были двоюродные братья отца – Алексей и Дмитрий Аркадьевичи. В особенности первый – известный по прозвищу Монго, ровесник Лермонтова и товарищ по кавалерийскому училищу. Монго умер рано, и я его не знал. Дмитрия Аркадьевича хорошо помню из современников и родных Лермонтова, рассказывавших мне о нем. Я знал еще старшую сестру отца старушку Игнатьеву и Эмилию Шан-Гирей, рожденную Верзилину, прозванную «розой Кавказа». Про нее ходила легенда, что она была косвенной причиной смерти поэта, но она это отрицала. В глубокой старости она сохранила следы замечательной красоты.
Часто я допытывался у отца, был ли Лермонтов отгадан в раннем детстве, признавали ли в нем будущего великого поэта, русскую славу? По-видимому, этого не было. В то время все не только писали стихи, но стихотворное искусство входило в образование юноши как обязательный предмет, наравне с музыкой и рисованием. Теперь стихотворное творчество мальчика было бы отмечено как исключительное призвание, но тогда это было общим правилом. Мой отец мне рассказывал: «Настолько не могли предвидеть развития Лермонтова, что в университетском пансионе Мюральда и дома говорили, что Лермонтов пишет стихи лучше меня, но зато я лучше рисую…» <…>
Из писем П. А. Столыпина к супруге О. Б. Столыпиной
19 августа 1899 г., Чулпановка1
Дутенька моя родная и драгоценная. Пишу Тебе с Алешею, который едет завтра рано утром. В среду с почтой получил Твою телеграмму, и полегчало на душе – вечно
