было неописуемо красочно и великолепно. То же можно сказать и о коронации. Это была самая утомительная церемония из всех, в которых я участвовал. Мне довелось быть одним из четырех кавалергардских офицеров, которые вместе с самыми высокопоставленными лицами государства образовали шпалеры вдоль широких ступеней, что вели от алтаря к трону на коронационном возвышении. Воздух был удушливым от ладана. С тяжелым палашом в одной руке и „голубем“[51] в другой мы стояли неподвижно с девяти утра до половины второго дня, когда коронация окончилась и процессия направилась к императорскому дворцу. Его Величество в горностаевой мантии, парчовом коронационном одеянии и с короной на голове шагал под балдахином, который несли генерал-адъютанты, а перед ним и следом попарно маршировали эти четыре офицера-кавалергарда, по-прежнему с обнаженными палашами.
…Однако торжественная коронация имела ужасный эпилог. Через пару дней после нее кавалергардов подняли по тревоге, им нужно было проскакать рысью чуть ли не через всю Москву до Брестского вокзала на западной окраине города. Едва успели выполнить приказ и эскадроны построились, как увидели царя и царицу, бледных и серьезных, проехавших мимо в парной коляске и сопровождаемых каретами императорской свиты обратно по той же дороге, по которой следовало сказочно блестящее коронационное шествие. В чем дело, мы еще не знали. Но по потрясенному выражению на лицах безмолвного общества можно было заключить, что случилось нечто роковое.
Тут же следовало объяснение. Мимо проехала череда телег, из-под покрытия их свешивались безжизненные руки и ноги. …Катастрофа стала событием, пророчившим несчастье правлению Николая II. Ее сравнивали с фейерверком, устроенным во время обручения будущего Людовика XVI и Марии-Антуанетты, который тоже потребовал многих человеческих жертв»[52].
В августе 1893 года Маннергейм был произведен в поручики. Следующего производства (в штабс-ротмистры) ему пришлось ждать гораздо дольше, чем он предполагал, и дольше, чем это было принято в гвардейских полках – целых шесть лет, до июля 1899 года. Может быть, потому, что, числясь в списках кавалергардского полка, он к тому времени перешел на службу в придворную конюшенную часть – учреждение, ведавшее выездами царской семьи и ее многочисленных родственников. В «конном парке» конюшенной части насчитывалось около двух тысяч лошадей. В 1897 году Маннергейм, уже имевший репутацию великолепного наездника и знатока лошадей, получил предложение занять там место исполняющего должность штаб-офицера по особым поручениям. Соблазнившись возможностью заниматься лошадьми, хорошей казенной квартирой и годовым жалованьем, равным жалованью полковника, он согласился. Поначалу новая служба увлекла молодого офицера. В его обязанности входила закупка лошадей для царских конюшен; это давало возможность путешествовать по России и за границей, знакомясь с коннозаводским делом. Правда, в работе с лошадьми
«
