Сыр-дарьи, я всегда, с малых лет чувствовала здесь себя «девочкой чужой». Так бывает, когда отнимают неразумное дитя от родной матери и отдают чужой женщине, тоже любящей, но неродной. Так и я на каком-то генетическом уровне чувствовала, что это не моя земля.
Совсем иное дело, когда приезжала на Тамбовщину, в русскую деревню – на родину моих предков-крестьян. Здесь легко дышалось, сладко спалось, ягода-малина казалась вкуснее персиков и изобильных южных фруктов, дождик и снег были полезнее здоровью, чем знойное солнце. А колокольный звон вливался в сердце благостным звуком, тогда как завывания муэдзина на высоком минарете, будящего город призывом к намазу, вызывали леденящий душу ужас, словно оказался в средневековье. Но это было уже позже, во времена моего советского детства открытое исповедование той или иной веры не приветствовалось.
У меня было счастливое детство, и я благодарна за него своим родителям и малой родине, которая щедро делилась с нами всем, что имела – изобилием фруктов, арбузов да дынь, вкусной восточной кухней, гостеприимством таджиков – коренных жителей, богатством и переплетением культур и традиций разных народностей, с которыми жили дружно. Самое ценное, что было здесь – люди. Мы жили одной большой семьей – представители разных национальностей. Впитывали культуру друг друга, уважали традиции, старались показать лучшие свои черты, что обогащало культуру и делало нас интернационалистами.
Но зов предков – это было сильнее меня. С детства я чувствовала какое-то томление, неуют, чувство, что это не мой дом, что рано или поздно я отсюда уеду. Поэтому когда случилась перестройка и мои земляки рванули кто куда, на свою историческую родину, я вернулась в Россию, словно в свой настоящий дом, словно произошла какая-то закономерная и справедливая вещь. К своим корням. Но, конечно же, не в деревню, а в город – прекрасный город на Волге. Здесь я обрела дом и семью, здесь родились дети.
Но сейчас я хочу признаться в любви деревне своего детства и юности.
Здесь дышалось по-другому – полной грудью. Хотелось пить этот чистый воздух, как парное молоко. Ничего не было слаще морковки, взращенной на черноземе, ароматнее антоновского яблочка, пусть даже кисловатого на вкус. Крики петушка на рассвете, мычание коровок, бредущих через деревню на лужок, запах сена – все было мило сердцу. А река Цна – неспешно несла она свои воды, извиваясь причудливо между бугристыми берегами, то сужаясь, то расширяясь, где-то взрастали на ней песчаные островки с кустами буйной зелени, дно было где-то илистое, с обилием кувшинок и лилий на поверхности, где-то песчаное. Где песочек – там был деревенский пляж, а где черная грязь под ногами – облюбовали рыбаки с удочками да ловцы раков. Рыбку ловили всякую – карасиков, окуньков, пескариков, лещиков, можно было, если повезет, и сома поймать, и даже налима. Как была вкусна уха в котелке, приготовленная папой! А походы в лес, по грибы! Леса здесь дремучие, густые, настоящие. Нужно было встать
