кивал, и они шли дальше – мимо дома, где умер Суворов, выходили к Фонтанке.
Когда уже в начале двенадцатого они подходили к метро, Корнеев подвел финальную черту:
– Ну, бодро пробежались…
– Только ноги вымокли… – глупо хохотнул Глеб и попытался пошевелить пальцами ног, обутых в те самые летние туфли.
Слава посмотрел на его обувь.
– Что, денег нет? – спросил он, все еще глядя вниз.
– Да… – неопределенно пробормотал Глеб.
– Я попробую у родителей спросить… – просто сказал Слава. Глеб промолчал, по опыту зная, как быстро забываются такие обещания.
В понедельник Корнеев разыскал Глеба перед первой парой.
– Слушай, денег сейчас нет… – ожидаемо произнес Корнеев.
– Да ладно… – «Я и не рассчитывал», – чуть не сказал Глеб.
– У тебя какой размер?
– Что?
– Обувь какого размера? – повторил Слава и принялся стаскивать с плеч объемный рюкзак.
– Сорок третьего…
– Ну на вот, померь, – Корнеев вытряхнул из рюкзака связанные шнурками новые ботинки. – Это кожа. Отец сказал тебе предложить…
Глеб сел на ступеньки лестницы. Снял многострадальную туфлю и примерил правый ботинок. За ним – второй. Встал, попрыгал… Ботинки хоть и были грубыми, рабочими, но были не только впору соскучившемуся по нормальной обуви Глебу, но и добавляли необходимой тяжеловесности его походке.
– Спасибо! С меня причитается…
Корнеев, крепче пива ничего не употреблявший, казалось бы, даже не понял последней фразы.
В тягостном ожидании последующих трагедий Глеб встречал Новый год. Даже подготовка к празднику напоминала Глебу пир во время чумы. Ну если не чумы, то какой-то менее страшной, но тоже опасной эпидемии. Всем студентам хотелось забыть о сессии хотя бы на два-три дня. Причем отличникам и хорошистам это с легкостью удавалось.
Общага сдвигала столы и переносила стулья. В чрезмерных количествах запасалась водкой. Доставала присланные из дому разноцветные соленья и варенья. Сентиментальный парнишка из города Алексина приволок на радость девичеству потрепанную, но пахнущую лесом и праздником елку, наряженную впоследствии всем тем, что подвернулось под руку: мандаринами на веревочках, фонариками из цветной бумаги и дождиком из бумаги туалетной…
Еще по временам техникума Глеб знал всю программу предстоящего празднования. Проводить – в одиннадцать. И это еще не значит, что до самих проводов возбраняется выпить холодного пива. Поднять бокалы в двенадцать. Это понятно. С двенадцати до половины первого – как следует закусить, молча жуя, после – танцы. До утра, до упаду… С перерывами на возможные, но необязательные пьяные слезы дам и легкий мордобой, переходящий в объятия, – кавалеров. Какое-то удручающее отсутствие сюрпризов. И, к сожалению, даже подарков…
Тут
