не росло кроме горя. Я был старший сын и подумал что настало время мне отрабатывать мой хлеб.
На нашем участке не было ни запруды ни родника и каждый день я гнал коров на водопой к Хьюз-Крику. В добрый год речка эта была бы ну залюбуешься но в засуху от нее оставалась только цепь бочажков в песчаном дне. И вот через это-то песчаное русло телочка мистера Муррея и давай звать меня по имени у меня живот подводило от голода когда я ее услыхал и понял чего мне надо сделать. Я еще никого крупнее петуха не убивал но когда увидел ее длинную спину над ежевикой то понял что ничего не забоюсь. Глаза такие жутковатые а была она герефордской породы и очень гладкая. Потом я услышал что мистер Муррей большие деньги в нее вложил и откармливал зерном да сеном и наверное это правда потому как ни на одном его лугу травы и в помине не было и хотя ему 500 акров принадлежало скотина его по обочинам паслась что найдет то и ладно. Я ни про что такое не думал заарканил ее и повел вниз по речке к зарослям акации с полянкой посередине. Ей веревка на шее не понравилась она вырывалась и брыкалась и навредила бы себе не спутай я ей задние ноги и не привяжи к акации. Тут она давай жутко мычать. Скоро я ее замотал что твою рождественскую квочку ну не было у меня жалости и ножа у меня не было. Я побежал через скрэб чтоб взять его из дому. Внутри моя мать забивала щели между бревнами глиной с соломой ну я и забрал мясной нож прямо у нее из-под носа а она и не заметила ничего.
Говорит она Вроде бы мурреевская корова на речке увязла.
С чего это ты взяла?
Я ж отсюда слышу как она ревет.
Я сказал что посмотрю а потом скажу ей.
Год спустя я уже навострился резать скотину ловко и чисто и шкуру содрать да сохнуть на солнце развесить ты бы и глазом моргнуть не успела но в тот 1-й раз я не сумел отыскать артерию. Ты конечно знаешь что я проливал человеческую кровь когда ничего другого не оставалось и тогда виновен я был не больше чем солдат на войне. Но будь закон против убийства скотины я бы ответил «виновен» и ты бы по справедливости надела черную шапочку оглашая приговор так как убил я мою телочку не по-хорошему и до сих пор в этом каюсь. К тому времени когда она упала вся шея у нее была искромсана а ужаса у нее в глазах мне никогда не забыть.
Вот так мамка меня и нашла с бедной мертвой скотинкой у моих ног а волосы и рубашка намокли и обагрились кровью.
Вот мы и с говядиной говорю вволю наедимся.
Но в словах у меня смелости было больше чем в расстроенном сердце и я обрадовался когда она забрала у меня кровавый нож я ведь не знал что делать дальше потому как туши разделывать не умел а чести этой уступить никому не хотел. Моя мать взяла меня за обагренную руку и повела через пыльный загон к хижине а когда привязала собак начала трудиться надо мной с водой и мылом и браниться какой я скверный мальчишка да как она на меня сердита и т. д. и т. д. но это в поучение остальным детям которые слушали у двери и подглядывали в щели между бревнами. Мамка так бережно терла меня мочалкой что я понял она довольна.
Уж конечно Энни выложила моему отцу про то что я сделал даже раньше чем он слез с лошади. Он отвозил масло людям
