резко шевельнула она пальцами. – Что у тебя с лицом?»
«Извини. Мы с Чистюлей попали в переделку на материке».
«К тому же ты мне вчера соврал».
«Ты о чем?»
«О той бабе. Она хотела тебе передать привет не от матери, а от себя. Где ты успел ее подцепить?»
«Это подруга детства». – Я невольно начал оправдываться.
«Зачем тогда врал?»
«Чтобы ты не мучила меня вопросами».
«Значит, вы с ней трахались?»
«Какая разница? Мы с ней не виделись почти четыре года. Когда ты трахаешься с кем попало, я не устраиваю истерик».
«Зачем ты мне грубишь? Уходи. Я не хочу с тобой говорить».
Я не знал, что делать. При всех недостатках Молчуньи я к ней привык, и назревающий разрыв застал меня врасплох.
«Извини», – попробовал оправдаться я.
«Уходи. И вот это забери, – она швырнула мне под ноги записку от Леси. – Не хочу с тобой разговаривать. Дрочи теперь на эту бумажку».
Она залезла обратно под броневик, а я стоял и обдумывал, как быть дальше.
– А какого вообще дьявола? – шепнул я, чувствуя, как обида во мне переплавляется в злость. – Да пошла ты к черту!
Я поднял записку и двинулся к океану. Мне хотелось поскорее оставить за спиной обиды и неудачи прошедших суток, я спешил остаться наедине с прибоем и с ветром, чтобы только с ними поделиться содержанием Леськиного послания. Забравшись в скалы недалеко от мыса, где жил Долговязый, я отдышался и только после этого развернул записку.
На старом, затертом и исчерканном листе было написано тонким Леськиным почерком: «Рома, я без тебя очень скучаю. Я поняла, что была не права, отговаривая тебя от поступления в учебку охотников. У каждого свой путь, я это только теперь осознала. Но если у тебя будет возможность соединить свой путь с моим, подумай, прежде чем упустить ее. Сегодня я узнала, что меня направляют на плавучую станцию „Тапробани“, она дрейфует в пятистах милях к югу от Шри-Ланки. Если будешь в Индийском океане, дай о себе знать. Я люблю тебя так же, как раньше. Леся».
Я перевернул записку и увидел набросанную рукой Жаба декомпрессионную таблицу.
Похоже, этот истрепанный лист был вознаграждением за все пережитые мной несчастья.
Тревога
В одиннадцать часов тягач подогнал к ресторанчику фургон Артура, и мы с Пасом решили купить съестного для Викинга. Таскать еду с камбуза было глупо, поскольку сразу бы нашлись страдающие повышенным любопытством, а в деньгах недостатка мы теперь не испытывали. Понятное дело, что про чудесное обретение декомпрессионной таблицы я приятелю не сказал, подыскивая удачный момент, чтобы это выглядело наиболее эффектно. Пока фургон разгружался, мы решили проведать Викинга и попытаться выяснить его планы.
Дойдя до рощи, Пас крикнул:
– Это мы с Копухой!
Мелкие
