напросилась Илга. Пульпе, ранее не приветствовавший такие дочкины поступки, в этот раз согласился взять ее с собой. Место, куда он направлялся, на его взгляд было не опасным, да и вдвоем трофеев принести можно было побольше. Уже возвращаясь домой, Янис обратил внимание на разбитую повозку, под которой лежал лицом вниз солдат. То, что это был русский, Пульпе не сомневался. Он прекрасно разбирался в военном обмундировании воюющих сторон. Видел он и австрийцев и румын, чехов и поляков, но русского солдата с его спутницей суконной шинелью, он не спутал бы ни с кем. Брошенных убитых ему доводилось видеть и раньше, а потому особого внимания на солдата не обратил. Захоронением их он никогда не занимался, боясь подхватить какую-нибудь заразу, да и вообще, брезговал и считал, что не его это дело. Вот и тогда он уже миновал изувеченную взрывом телегу, как вдруг скорее почувствовал, чем услышал чье-то дыханье.
Внутренне перекрестившись, он обернулся. Кроме лежащего под телегой солдата никого не было рядом. Илга шла немного впереди и не обращала на плетущегося сзади под тяжестью найденных трофеев отца. Янис некоторое время постоял, не зная как поступить. «А вдруг солдат окажется живой? Что тогда делать? – подумал он. – Почему он здесь? Почему живой? – Янис совсем запутался в своих же вопросах, одновременно понимая, что пора уже что-то решать».
– Илга! – крикнул он в след дочке. – Илга, дочка, иди сюда!
Когда дочь подошла, он заявил, что забирает раненного с собой. Несмотря на уговоры Илги доставить солдата в ближайший русский госпиталь, Янис спрятав в лесу мешок с найденной провизией, взвалил раненого себе на спину и понес в сторону от русских позиций. Спустя пару часов раненный русский лежал на полатях за печью в их лесном доме.
Вчера Янис сообщил Павлу о переменах, происходящих в России. На фронте, особенно в последнее время, Гавзов много слышал о большевиках. И даже несколько раз присутствовал на митингах, организованных ими, а также другими странными на его взгляд людьми, называющих себя представителями Советов. Всякого рода анархисты, эсеры и меньшевики были частыми гостями на передовой. Большевика же впервые он увидел в день, когда после ранения вернулся на фронт. «Жаль Никифор не видит этой потехи, – подумал он. – Ну, ничего, подлатают, вернется и увидит, – улыбнулся тогда Гавзов, глядя на раскрасневшегося от своей тирады бородатого неопрятно одетого мужика». Почему-то именно таким он представлял себе этих партийцев, когда впервые услышал о них.
«Революция какая-то… Царя нет, Советы с депутатами, комитеты… теперь вот революция, что ли вместо царя? – размышлял Павел, пытаясь хоть что-то понять из происходящего в России. – И при царе воевали, и без него воевали. И сейчас война не закончилась. Надо бы к своим выбираться, а там видно будет, воевать или нет. А как воевать, когда солдаты за офицеров решают? Германец прёт. В атаку подниматься или нет, не понятно.
