она в коме лежала, я у мамы каждый вечер спрашивал, умрет ли она – и мама голову опускала и говорила «да». И теперь я знаю, что так оно бывает со смертными – и со всеми нами так будет: вот с этим хрипом и… обезвоживанием организма!
– А это что? – осторожно спросил Трой.
– Это когда лужа на полу. Я стою перед ней, слышу, как дыхание прекращается, а думаю только, почему вода под кроватью. И потом уже, когда тихо стало, я вышел к родителям и сказал, что тут какая-то лужа… И они как подскочат разом… Понимаешь, она ведь несколько недель воды не пила – и вдруг лужа. Я когда понял все, мне так стало гадко, будто очутился я в зловонной яме.
Трой поднял на Артема огромные расширившиеся глаза, блестящие от крупных слез; один переливался карим цветом, другой – зеленым; львиная лапа нелепо задралась вверх.
– Я тогда вспомнил, что Паша странно себя вела: в полдень выскочила к кормушке и сразу назад, даже на солнце не лежала. Она чувствовала! А мы нет. Мы ведь целый месяц готовились – и оказались неготовы вовсе…
– А помнишь, как у Милы мама умерла в 5 классе? Она тогда всю жизнь знала, что это случится и даже в школе смогла чему-то рассмеяться на перемене. Даже не знаю, зачем так притворяться, я бы точно смеяться не стал…
– А нам даже и плакать было некогда. Мы вообще не знали, что дальше делать. Сразу заперли квартиру и поехали к папиным родителям. Уже темнело, помню, был девятый час. По улице соседские дети носились, наверняка, они думали, куда это я с обоими родителями отправился. А я даже не взглянул на них – такого серьезного и торжественного из себя строил… Мы часов в десять вернулись домой, бабушку и деда с собой привезли. Сразу столько народу стало: соседи пришли. Мама сразу же закрылась со мной в спальне, потому что ее не допустили тело обмывать. Она мне стала, как маленькому, рубашку расстегивать и все твердила: «Мы с тобой сейчас уснем и будем до самого утра спать».
Вторая львиная лапа, неловко переломившись, застыла вертикально. Трой угрюмо смотрел перед собой. Маленький мальчишка в белых шелестящих брючках и безрукавке с капюшоном и модным драконом в позе из американских блокбастеров на груди, кажется, немного вырос за год, но на фоне долговязого и костлявого Артема так и остался мелким и по-детски нежно сложенным.
– Только сон не шел ко мне. Мне белая ваза на верхней полке напоминала прабабушкин платок. Я вознамерился выйти, а мама переполошилась: «Что ты? Куда ты?» А я говорю, что мне нужно в туалет. Выхожу – и стою между кухней и маленькой комнатой напротив туалета, шагу не могу сделать ни вперед, ни назад… Тут я и разревелся… Бабушка у плиты стояла; они с соседками пекли что-то, кутью готовили… Говорит: «Ты почему плачешь? Живот заболел?» А я говорю, что мне прабабушку жалко… Она меня обняла так крепко и назвала умницей, наверное, рада была, что у меня сердце есть…
Небо затянуло. В комнате стало полумрачно и даже холодно; на душе у обоих сделалось полуобморочно. И тут Трой обратил внимание на толстые некрашеные решетки… и даже кивнул на них головой.
– К нам лезли, – ответил Артем
