хотя бы у себя дома. Но однажды утром к нам в ванную комнату неожиданно заглянула Соня и увидела на зеркале написанное губной помадой некое послание, которое она, впрочем, прочитать еще не могла, однако гневно возопила: «Буквы! Плохо!»
И с этого момента я стала писать записки только для себя и как бы внутри себя; я лишь изредка по вечерам решалась написать несколько слов Патрику, но только после того, как дети были уже уложены, а потом сразу сжигала разорванную на мелкие клочки записку в консервной банке. Но при Стивене – при таком Стивене, каким он стал в последнее время, – я никаких записок больше писать не рискую.
Патрик и мальчики, стоя на заднем крыльце возле моего окна, без конца болтают, обмениваясь новостями и всякими историями о школе и о политике, а вокруг в темноте вокруг дома неумолчно трещат кузнечики. Господи, как же много от них шума, от этих мальчишек и от этих кузнечиков! Просто оглохнуть можно.
Я слушаю их, и все мои собственные слова рикошетом отдаются у меня в голове, а потом вылетают изо рта тяжким бессмысленным вздохом.
Подумай, что тебе нужно сделать, чтобы оставаться свободной.
Что ж, если сделать хотя бы чуть больше, чем просто послать все к чертям собачьим, то и это может оказаться неплохой точкой отсчета.
Глава пятая
И Патрик ни в чем из этого не виноват. Вот что говорю я себе сегодня вечером.
Он ведь пытался высказать свое мнение по поводу всей этой концепции, когда она впервые прозвучала под сводами синего зала в некоем Белом доме на Пенсильвания-авеню. Я знаю, что пытался. Чувства собственной вины в его глазах просто нельзя было не заметить. Однако он никогда не мог настоять на своем мнении, даже если оно было абсолютно правильным; настойчивость и напористость никогда не были ему свойственны.
И уж точно не Патрик ратовал за избрание Сэма Майерса президентом во время предыдущих выборов. Этим активно занимался совсем другой человек, пообещавший, что, когда в следующий раз Майерс выставит свою кандидатуру, голосовать за него будет гораздо больше американцев. Этому человеку Джеки еще за несколько лет до избрания Майерса дала прозвище «святой Карл».
От президента требовалось только слушать его наставления и ставить свою подпись под всяким дерьмом – весьма небольшая плата за восемь лет пребывания в роли самого могущественного человека в мире. К тому же, когда его избрали президентом, подписывать нужно было уже не так уж много новых постановлений, ибо каждая деталь этого дьявольского плана была заранее проработана и, по сути дела, воплощена в жизнь.
Все началось где-то в цветущих южных штатах, известных под названием «библейский пояс», ибо там влияние религии всегда было наиболее сильным. И в итоге «пояс» превратился в «корсет», так что на свободе остались только «конечности» страны – демократические утопии Калифорнии, Новой Англии и тихоокеанского северо-запада, а также округ Колумбия
