Наиболее сознательные и творческие вожди декабристов – Раевский, Ры-леев, кн. Одоевский, фон-Визин, барон Штейнгель, братья Муравьевы и многие другие вышли из мистического движения предшествующей эпохи. Подобно народным сектантам и раскольникам, эти люди «настоящего града не имеющие, грядущего града взыскующие», – другого града, другого царства, потому что и «другого Бога». <…>.
Избранные есть уже и теперь как в русском народе, так и в русском обществе – это все, «настоящего града не имеющие, грядущего града взыскующие», все мученики революционного и религиозного движения в России. Когда эти два движения сольются в одно, тогда Россия выйдет из православной церкви и самодержавного царства во вселенскую церковь Единого Первосвященника и во вселенское царство Единого Царя – Христа239.
Вплоть до конца 1917 г. Мережковский и Гиппиус будут подчеркивать параллелизм судеб декабристов и русских интеллигентов начала XX в. После октябрьского переворота Гиппиус посвятила этой теме свой поэтический манифест: «14 декабря 1917 г.» (в первоначальной редакции – «Им»). Мережковский в это же время выпустил статью с красноречивым названием «1825 – 1917», в которой сделал следующее обобщение: «Все мы, русские интеллигенты, в этом смысле – “декабристы” вечные – вечные стражи революционного сознания, революционной свободы и революционной личности»240.
Трилогия Мережковского «Павел I», «Александр I» и «14 декабря» получила название «Царство Зверя». Такую словесную формулу писатель выбрал для описания власти опирающегося на православие самодержавия. З.Г. Минц считала, что трилогию «Царство Зверя» нужно рассматривать в контексте предшествующей трилогии писателя – «Христос и Антихрист», так как в основе этих книг лежит одна идея, иллюстрируемая на разном историческом материале: «Он (Мережковский. – Е.А.) создает историческую пьесу “Павел I”, за которую привлекается к суду, и роман “Александр I” (1913), где русское самодержавие объявляется “демонической”, “антихристовой” силой и резко отвергается»241.
Если вспомнить о порицании Зинаидой Гиппиус статьи Жуковского «О смертной казни», позиции, затем поддержанной Мережков-ским в романе «Александр I», то становится понятно, что критики восстали не столько против строгости наказания (возмущавшей, например, Л.Н. Толстого) и не столько против синтеза пенитенциарной системы с религиозной мистикой, к которому склонялись и сами Мережковские, а прежде всего против распределения ролей – кто должен выступать в роли наказуемого, а кто – в роли наказывающего.
По мнению авторов сборника «Царь и революция», ошибка революционеров и XIX в., и XX в. заключалась в том, что они не осознали революцию религией, так как привыкли ассоциировать религию с самодержавием. «Ближайшую задачу современности Мережковские видели в соединении революции с религией, в результате которого должна была сформироваться подлинная религиозная общественность;
Там же. С. 142, 194.
Цит. по:
