пасть. Она приближается, силится проглотить меня, расплющить. Бомба ухмыляется, как умалишенная. Она счастлива, через миг она вскипятит это озеро, расколет твердь и пригласит атомы на танго. Безумная малышка.
И сейчас она взорвется. Миг оргазма так близок. Реакция силится набрать критическую массу, но я вцепился крепко, миллион раз наматываю цепь на кулак, рву и оттаскиваю. Бомба скулит.
Соль перекидывается на лодку, я слышу хруст, с которым она поглощает дерево, кости, облепляет металл. Бомба буквально в метре над лодкой. Ее движения расслаблены. Неумолимы. Она встречается с головой папаши, вминает ее в шею, женит с грудной клеткой. Папаша сложен из соли, он обнимает бомбу, целует ее своей кристаллизованной плотью. Старика давит ниже, закаменевшими ногами он выталкивает меня из-под бомбы. Никаких чудес. Голая механика. Лодка расседается, шпангоут торчит, как вскрытые ребра, как раскрывшийся бутон. Папаша не в силах расстаться с возлюбленной, бомба вминает его все глубже, все настойчивей. Меня под ней нет. Я выскользнул, соль тащит за шиворот, катит по ослепительной, отполированной глади. Соль мчит быстрее времени. Она уже поглотила озеро и врезается узкими когтями в берег, раздирает его.
Я знаю, мне не уцелеть. Соль не знает пощады. Она лезет под кожу, выжирая ее естественный цвет, находит в груди колокол сердца и лупит по нему, пока тот не отдает ей весь звон, не уходит в марафон – один удар длиной в час, повинуясь предельно заторможенному ритму бомбы – тиииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииик – тиииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииик – соль разбивает глаза в кровь, я вижу, как она бунтует, бурлит, рвется из глазниц, но смиряется, застывает, штурмует белки, заполняет глазницы до предела и остается так, двумя гранатами, соль сдвигает русые волосы в снег, ставит их дыбом, ломкой костяной короной. Соль берет меня за руку и вздергивает на ноги.
Озеро мертво.
Я слышу его на много метров вглубь. Мы с бомбой любуемся солью. Предельная ясность. Очерчены все границы, выделена каждая частица. Идеальная чистота. Наконец-то тишина. Бомбардировщик вляпался в янтарь неба в километре от нас. Пилот еще не паникует, что его вспороли, абортировали, как шлюху. Я ухмыляюсь, представляя его растерянность. Но еще сильней мне приятен шок его боссов. «Ни на что не способные недоноски», – повторяю я за папашей, но каждому звуку нужно не менее часа, чтобы вырваться из моего рта. Удовлетворенный, затыкаюсь.
«Тик!» – шепчет мне на ухо бомба. Резко оборачиваюсь на нее. Бомба на треть ушла в озеро. Пасти не видно. Подавилась папашей! Его руки, костяные, лишенные мяса и кожи, обнимают вороненое тело бомбы, они любовно прижаты к ее бокам.
Что-то не так.
«Тик!» – нервничает бомба. «Тик!» – ускоряется ее пульс, бьет мне под дых, а это неправильно. Самолет делает рывок, выдирая из-под меня лоскут времени. По небу успевает скользнуть
