была совершенно здорова. Пребен ни слова не сказал об этом Элин, но смотрел на нее с нескрываемым восхищением. Она постоянно ощущала на себе его взгляд, пока готовила завтрак. Бритта пребывала в необычно хорошем расположении духа, когда Элин помогала ей привести себя в порядок. Но по воскресеньям такое часто случалось – Бритта обожала сидеть на первом ряду во время службы, в своем лучшем платье и с красивой прической, оглядываясь на ряды, заполненные прихожанами Пребена.
От пасторской усадьбы до церкви было недалеко, так что вся прислуга собралась и тронулась в путь. Пребен и Бритта уехали заранее в коляске, чтобы роскошное платье последней не запачкалось грязью и глиной.
Элин крепко держала Марту за руку. Девочка всю дорогу подпрыгивала, и светлые косички ударялись о спину, о потрепанное пальтишко. Мороз пробирал до костей, и Элин очень основательно набила ботинки Марты бумагой, чтобы утеплить их и заполнить пустоты, поскольку они достались Марте в наследство от одной из служанок и были на несколько размеров больше. Но дочка не жаловалась – ботинки всегда ботинки, и она уже научилась радоваться тому, что имеешь.
На сердце полегчало, когда Элин увидела перед собой высокое здание церкви. Оно было расположено в таком красивом месте… Недавно построенная башня выглядела очень солидно, а свинцовая крыша церкви сияла на зимнем солнце. Вокруг церковь была окружена каменной стеной с оранжевой черепицей наверху, а в стену вделали трое ворот с железными решетками, чтобы не позволить скотине забрести на кладбище и все там попортить.
Едва входя в ворота, Элин почувствовала, как ее сердце радостно забилось, а когда они вошли в церковь, глубоко вздохнула, проникаясь тишиной и торжественной атмосферой.
Они с Мартой уселись в самом конце. В церкви было сорок восемь скамеек, но сейчас они все не заполнялись. Войны и голод обескровили местность, и потоки людей, устремлявшихся к побережью в период лова сельди сто лет назад, ушли в прошлое. Бабушка Элин рассказывала о тех временах – эти истории сама она слышала от своих дедушек и бабушек. Тогда все было по-другому. Селедки было так много, что они придумать не могли, куда девать такое количество рыбы. Люди приезжали сюда со всей страны и поселялись тут. Но сельдь пропала, пришла война… Остались лишь рассказы о былых временах. Теперь многие скамейки в церкви пустовали, в то время как на других сидели бледные исхудавшие жители Бухюслена с потухшими глазами. «Жалко народ», – подумала Элин, оглядываясь по сторонам.
Окна в церкви были только с южной стороны, но свет, падавший сквозь них, казался таким прекрасным, что у Элин навернулись слезы. Кафедра тоже стояла на южной стороне, и гул голосов стих, когда на нее поднялся Пребен.
Они начали с пения псалмов, и Элин постаралась от души, поскольку знала, что у нее красивый голос. Она позволяла себе эти краткие мгновения тщеславия, потому что Марта любила слушать, как она поет.
Элин постаралась понять, что говорит Пребен. Новые правила, по которым в церкви теперь до́лжно говорить и читать только по-шведски, большинство прихожан считали неприятной
