же людей своекорыстных,– предостерегал он Александра,– которые ради собственной выгоды станут уверять вас, что властители не одинакового происхождения со всеми смертными и потому свободны от всяких обязанностей в отношении как родины, так и человечества.
Императрица, застав однажды Лагарпа за преподаванием этих истин, внимательно выслушала его и сказала:
– Итак, вы утверждаете, что мы, государи, лишены приятностей и наслаждений дружбы?
– Не спорю, ваше величество,– ответил Лагарп,– что многие из государей не были достойны иметь друзей, но положение ваше таково, что все ваши приближенные имеют во власти, вам данной, слишком большую необходимость и потому будут большей частью говорить вам то, чего не чувствуют17.
Екатерина более не возражала: она и сама думала примерно также.
Лекции Лагарпа, написанные и переданные простым и вместе с тем изящным слогом, были для юного Александра не только эстетическим лакомством, политическими и моральными сказками, наполнявшими детское воображение волнующими картинами и образами. Лагарпу нельзя отказать в благородной искренности его убеждений. Когда великие князья подросли настолько, чтобы не только чувствовать, но и понимать идеи швейцарца, они со всей пылкостью юного сердца привязались к своему учителю. Молодость никогда не забывает тех, кто дает ей первые уроки любви и ненависти. «Я всем ему обязан»,– всякий раз повторял Александр позднее, когда речь заходила о Лагарпе. Последний в свою очередь отзывался о своем воспитаннике в самых восторженных словах, находя в нем драгоценные задатки высоких доблестей и необыкновенных дарований. «Ни для одного смертного природа не была столь щедра,– писал Лагарп. – С самого младенчества замечал я в нем ясность и справедливость в понятиях». До последнего дня своей жизни он считал, что Александр – исключительная личность, которая является раз в тысячу лет.
Их отношения вскоре приобрели характер искренней и нежной дружбы. Александр запросто навещал своего учителя. Однажды новый лакей Лагарпа не узнал великого князя и оставил ждать в приемной, сказав, что его барин занят. Александр терпеливо просидел больше часа. Когда сконфуженный Лагарп стал перед ним извиняться, он протестующе прервал его:
– Один час ваших занятий стоит целого дня моего,– и наградил лакея.
С юношеской наивностью он думал, что все окружающие разделяют его преклонение перед душевными качествами его учителя. Как-то раз при встрече с Лагарпом Александр бросился ему на шею и был осыпан пудрой с его парика.
– Посмотрите, любезный князь, на что вы похожи,– ласково-укорительно заметил швейцарец.
– Все равно,– воскликнул Александр в порыве любви,– никто меня не осудит за то, что я займу от вас.
Он ошибался: очень многие при дворе относились к Лагарпу и его системе воспитания великих князей с большим недоверием, считая,
"Этими правилами,– вспоминал Лагарп позднее,– довел я Александра до того, что он полагается на себя, а не на окружающих его людей".
