распутник и четверо подделывателей векселей. Еще один заключенный – маркиз де Сад – был переведен из Бастилии в дом для умалишенных за несколько дней до падения знаменитой тюрьмы,– иначе бы и он был освобожден как «жертва королевского произвола»18.
В Версале узнали о взятии Бастилии только в полночь (король в этот день отметил в дневнике: «Ничего»). Лишь один придворный – герцог де Лианкур – понял смысл случившегося.
– Но ведь это бунт! – удивленно воскликнул Людовик XVI, услышав новость.
– Нет, ваше величество, это не бунт, это революция,– поправил его Лианкур.
А когда королю доложили о смерти коменданта Бастилии де Лоне, буквально растерзанного толпой, он равнодушно отозвался: «Ну, что ж! Он вполне заслужил свою участь!» Людовик XVI в тот же день надел трехцветную кокарду, увидев которую Мария-Антуанетта брезгливо поморщилась: «Я не думала, что выхожу замуж за мещанина».
Так отреагировал двор на событие, возвестившее будущую гибель монархии.
Зато в обоих полушариях взятие Бастилии произвело огромное впечатление. Всюду, особенно в Европе, люди поздравляли друг друга с падением знаменитой государственной тюрьмы и с торжеством свободы. Генерал Лафайет19 послал своему американскому другу, Вашингтону, ключи от ворот Бастилии. Из Сан-Доминго, Англии, Испании, Германии слали пожертвования в пользу семейств погибших при штурме. Кембриджский университет учредил премию за лучшую поэму на взятие Бастилии. Архитектор Палуа, один из участников штурма, из камней крепости изготовил копии павшей тюрьмы и разослал их в научные учреждения многих европейских стран. Камни из стен Бастилии шли нарасхват: оправленные в золото, они появились в ушах и на пальцах европейских дам.
В Петербурге и Зимнем дворце падению грозной крепости радовались особенно бурно. Братья Голицыны сделались героями дня. При дворе свободно распевали «Карманьолу», за которую в Италии вскоре стали сажать в тюрьму (в Англии правительство предписало истреблять даже говорящих птиц, которых шутники обучали двум‒трем словам из крамольной песни). В Вене, Неаполе, Лондоне власти преследовали французов просто за их национальность, а в северной столице спокойно жили родственники коноводов революции, которые являлись даже ко двору (например, Будри, брат Марата; его видел еще Пушкин в Царскосельском лицее, где тот преподавал французскую словесность).
Представители держав антифранцузской коалиции, собравшиеся в Кобленце, высказывали русскому представителю графу Николаю Петровичу Румянцеву свое удивление тем, что императрица, поддерживающая коалицию (правда, только дипломатическими средствами), терпит при дворе якобинца. Когда Екатерине передали эту жалобу, она при следующей встрече с Лагарпом в шутку назвала его monsieur le jacobin20. Тот запротестовал:
– Я швейцарец и, следовательно, республиканец. Я уважаю ваше право и употребляю все усилия, чтобы
Де Сада арестовали "за бесчеловечные опыты, производимые им в Провансе и других местах над живыми людьми" и содержали в Венсен, откуда 29 февраля 1789 года перевезли в Бастилию.
Лафайет Мари Жозеф (1757‒1834), участник войны за независимость в Северной Америке и командующий Национальной гвардии в первый период революции.
Господин якобинец (фр.).
