не знаете, что моя жена едва не умерла до приезда «Скорой». Врачи едва спасли ее, – продолжил Аркадий, словно ища сочувствия в глазах адвоката.
Он видел, что молодая женщина на всем протяжении следственного действия держалась особняком от подозреваемого, никак не проявляя своего сочувствия к нему. И если она задавала вопросы, то делала это скорее по причине добросовестности, чем из-за симпатии к своему клиенту.
– Вы извините, если мой вопрос покажется вам некорректным, – произнесла Елизавета, пользуясь предоставленным случаем. – Я не совсем уловила, в чем заключалась опасность для жизни вашей жены? Насколько я знаю, на ее теле врачи не обнаружили ран, иных серьезных повреждений. Конечно, за исключением ссадин и синяков. Но от этого не умирают.
– Совершенно верно, – кивнул головой Серебровский. – Но Екатерина с детства страдает астмой. Приступы у нее бывают очень тяжелыми. Обычно она не может обходиться без аэрозоля. Всякий раз, когда она уходит из дома, она непременно берет с собой баллончик с лекарством. Так было и в этот раз, пока негодяй не отнял у нее сумку. – Он бросил выразительный взгляд на Ушакова. Тот и не подумал отвести глаза в сторону. Он вел себя вызывающе. Воистину, у этого человека не было сердца.
– Стрессовые ситуации у нее неизбежно влекут за собой проблемы с дыханием. Она начинает задыхаться и, не окажись под рукой лекарства, все может окончиться плачевно. Теперь вы понимаете, что бы произошло, если бы я вовремя не пришел к ней на выручку. Ведь это случайность, что я вышел ее встречать! Сердце что-то почувствовало. А ведь Катюша была готова отдать этой сволочи сумку со всем содержимым, она просила оставить ей только лекарство!
– Ничего она не просила! – огрызнулся Ушаков. – Я увидел ее, когда она уже была без сознания.
Серебровский сделал над собой усилие, чтобы не отвечать подозреваемому грубостью.
– Теперь вы понимаете, почему я не сдержался и дал этому негодяю по физиономии?
Дубровская была в затруднении. С одной стороны, она сочувствовала мужу потерпевшей, с другой стороны, выражать свои сочувствия при Ушакове было неэтично. Не могла же она понимающе кивнуть головой и сказать что-то вроде: «Понимаю вас. Я удивляюсь, что вы вообще его не изувечили».
Она адресовала Серебровскому понимающий взгляд.
– Начальник, меня долго еще будут тут держать? – нетерпеливо проговорил Ушаков. Ему, должно быть, наскучило наблюдать, как муж потерпевшей любезничает с его адвокатом. – Домой хочу. Баланда стынет.
– Твой дом – тюрьма, – немедленно отозвался Серебровский.
Следователь разрешил конвоирам забрать Ушакова, опасаясь, что перебранка между мужчинами может закончиться дракой. Тот на прощание адресовал всем присутствующим взгляд исподлобья и ушел, не сказав ни слова даже своему адвокату. Но Дубровская и не думала на него обижаться. Без Ушакова она чувствовала себя свободнее. Даже воздух вокруг стал чище.
Следователь
