не препятствовали.
Возможно, у хозяйки дома, на её счастье, оказалась хорошо развита интуиция.
***
Улицы наполнились звенящими голосами. По мощеным улочкам стучали деревянные обода колес, острые женские каблучки, тяжелые мужские трости. Пищали многочисленные детские голоса, хрипло лаяли собаки. Даже деревья явственнее шуршали едва тронутыми осенней кистью золотыми кронами. Кое-где ещё продолжали клубиться клочки разошедшегося к полудню тумана, впрочем, они нисколько не мешали наслаждаться видом.
На высокой набережной реки Рив удобные скамейки, украшенные резными поручнями, приглашали присесть, отдохнуть, понаблюдать за неспешным, размеренным течением вод. Часть города виднелась отсюда, как на ладони: умытая яростной ночной грозой, окутанная не до конца ушедшими снами.
Ещё немного поплутав, удалось выйти к торговым рядам, где бойкие торговки, распахнув ставни, вывешивали свой товар в надежде завлечь привередливого покупателя. Толстые кровяные, копченные, сыроваренные колбасы, душистые головки сыра, ароматные крендельки, толстые сладкие пирожки с золотистой корочкой – всё, что душе угодно было здесь. Чувство голода, вызванное отрадной для взора картиной, пересиливало и гордость, и застенчивость. Потоптавшись немного у порога булочной, я вошла внутрь. Пожелав доброго утра толстухе за стойкой, спросила, не будет ли она столь любезна, не окажет ли мне милость, не угостит ли этой вкусной булочкой?
– Если я стану угощать бесплатно, то разорюсь, – отрезала торговка.
И окинув меня беглым взглядом, добавила:
– Здесь не подают милостыни.
Много позже мне приходилось тихонько раскаиваться в той, самой первой, расправе, совершенной в голодной горячке. Но угрызениям совести, следует признать, всегда не хватало глубины. Уж больно хороши были отвоеванные крендельки.
Собрав булочки в подвернувшийся под руку пакет, я покинула место преступления и вернувшись на набережную, с удовольствием подкрепилась. Недоеденные кондитерские трофеи превратив в крошки оставила в кормушках для птиц. Благодарные пичуги радостно, благодарно чирикали.
Потом, почти против воли ноги сами повлекли меня назад, к булочной, откуда разумнее всего было бы держаться подальше.
У распахнутых дверей уже стояли Дознаватели из Департамента Расследований. Моё внимание привлёк высокий светловолосый мужчина. Впрочем, он не мог не привлекать к себе внимание. Одна его одежда чего стоила: обтягивающие кожаные штаны, черная рубаха, застегивающаяся совершенно непостижимым образом (ни пуговиц, ни крючков, ни шнуровок не прослеживалось, какие-то непонятные металлические штыри да шарики), короткая красная куртка.
Но дело, конечно же, было не столько в одежде и даже не в волосах, белых, как серебряный свет Сиа, не в тонких, резких, соразмерных чертах лица. Всеобщее внимание привлекали глаза, яркие до неприличия, до дрожи в коленках, до мурашек на руках, они выдали в мужчине аристократа и мага. У простых людей такой синевы во взоре не бывает.
Будто
