style="font-size:15px;"> Через город я шёл пешком. Сердце щемило от нахлынувшей ностальгии, при виде знакомых улочек, скверов и архитектурных изысков сталинской эпохи на глаза наворачивались слёзы умиления. И чем больше я приближался к родному микрорайону, тем громче стучало моё сердце.
Пятиэтажная «хрущёвка», в которой когда-то мы жили вдвоём с матерью, стояла на улице Декабристов. Дальний её конец уходил в степь, за черту города, и в итоге упирался в лесок, в котором прятался НИИ экспериментальной химии. Почему улица носила такое название и какое отношение декабристы имели к нашему городку, никто не имел ни малейшего понятия.
Городская окраина, на которой стоял наш дом, изменилась мало. Вот только дома вокруг как-то посерели и вроде как стали меньше ростом, словно вросли в землю. Во дворе, на клумбах, всё так же росли неказистые анютины глазки и гордые ирисы, на подъездных скамейках, как и прежде, сидели вечные старушки и перемывали косточки всем, на кого падал их всевидящий взгляд. Как и двадцать лет назад, двор утопал в зелени. Нежным цветом цвели белоснежные вишни, высоченные акации стремились в небесную высь, птицы вили гнёзда под сенью густых крон.
Я нашёл беседку, в которой из поколения в поколение местные мужики резались в домино. Однако сегодня там было тихо. За обшарпанным столиком сидели два алканавта бомжарского вида, причём один уронил голову на газету с очистками от воблы и спал, а второй молча тянул пиво из бутылки и курил. Оба неопределённого возраста, небритые, грязные, одеты чёрт знает во что.
Я хотел было пройти мимо, однако тот, что курил, окликнул меня:
– Эй, мужик, дай двадцарик на пивко. Трубы горят, хоть стреляйся.
Я остановился, внимательно вгляделся в этого типа. Что-то неуловимо знакомое мелькнуло в его пропитой физиономии. И вдруг меня осенило.
– Колька! Евсей!
– Для кого Колька, а для кого Николай Александрович. А ты кто такой будешь?
– Ты что, не узнал меня? Это же я, Ванька Рукавицын!
– Какой такой Рукавицын? Не знаю никакого Рукавицына.
– Да ты вспомни, Евсей! Мы ж с тобой в одном классе целых десять лет штаны протирали.
Мужик сделал длинный глоток из бутылки, потом смачно рыгнул.
– Врёшь, мужик, Рукавицын в Чечне сгинул.
– Никуда я не сгинул. Живой я, понимаешь.
– А вот мы сейчас проверим. Как звали нашу англичанку?
Я призадумался.
– Раиса Ивановна, – вспомнил я.
– А кликуха?
– Пирамида.
– Верно толкуешь, братан. Ну здравствуй, Ванюха. – Он встал, схватил мою пятерню и крепко пожал. А силёнкой-то Бог его не обидел! – А я ведь и правда думал, что звиздец тебе в Чечне настал. Какой-то козёл вякнул, будто ты на «чеховской» мине подорвался.
– Так ведь и подорвался. Но живой же! А ты, я слышал, тоже в той мясорубке
