учителей срочно эвакуировали и отвели на безопасное расстояние. Вызванные саперы осторожно вытащили взрывное устройство из стола. Оказалось, что кусок, напоминающий хозяйственное мыло, при ближайшем рассмотрении оказался действительно хозяйственным мылом, а часовой механизм представлял собой таймер от выброшенной на помойку старой стиральной машины. Эту «адскую машину» кто-то подложил в ящик стола нелюбимому учителю. Эти «кто-то» были все те же Саша и Андрюша Корнеев.
Но, как я говорил, самым маленьким и вредным был Мика Таранов. Он постоянно делал всем – и детям и взрослым – маленькие пакости. Поскольку он еще не учился в школе, целыми днями болтался по двору, бегал по лестницам, заглядывал в квартиры и мастерские, придумывая, что бы ему еще такое предпринять.
Родители и мальчишки нашего двора били его нещадно, но он, видимо, ничего поделать с собой не мог. В то время, когда я старался никому не попасться на глаза, пробираясь после банкета с осетинскими художниками домой, Мика без видимой цели околачивался на крыльце. Мое появление его очень обрадовало. Такое событие он не мог оставить без внимания и, после того как дверь за мной захлопнулась, приник к ней ухом. Вика, почувствовав, что кто-то стоит на площадке, резко распахнула дверь.
– Подслушивать – самое последнее дело, – назидательно сказала Вика.
– Самое последнее дело – в гробу лежать, – резонно заметил Мика. Он отличался, несмотря на шестилетний возраст, философским складом ума.
С тех пор прошло больше тридцати лет. Саша сейчас живет в Москве; он стал высоким красивым лысеющим мужчиной. Он много и интересно работает и как график, и как монументалист. Он стал таким умным и образованным, что я часто боюсь вступать с ним в дискуссию, чтобы не потерять остатки родительского авторитета. Единственное, чего ему не хватает, так это так же, как и в детстве, прагматизма, поэтому он часто сидит без денег. А Мика Таранов давно живет в Нью-Йорке и продолжает делать мелкие пакости, но уже в Америке.
На следующее утро после банкета я проснулся с жуткой головной болью. Никакие таблетки мне не помогали, а пить огуречный рассол и вообще опохмеляться я не умею. Помню, как мы путешествовали на машинах по Польше и Чехословакии. На последние злотые в последний день пребывания в Польше Вика купила краску для волос, которая называлась «Тициан». Такого «Тициана» у нас в продаже не было, как, впрочем, и никаких других красок. Красились преимущественно, как и в прошлом веке, хной и басмой. Ночью, уже в Высоких Татрах, после утомительной поездки у меня разболелась голова.
– Возьми у меня в сумке цитрамон, – сказала Вика.
Не зажигая света, я нащупал таблетку и заснул как убитый. Утром Вика обнаружила, что пачка цитрамона не открыта, но пропала таблетка закрепителя для волос. Краску пришлось выбросить, но закрепитель оказался прекрасным средством от головной боли.
По коридорам Союза художников в те годы бродили любопытные личности.
– Хотите
