болото на Суленге знатное – чистая чаруса, и на большие версты раскинулось. В долину на двадцать вёрст с гаком и в поперечине почти на девять.
С домом Мираш в один день управился. Так, ничем не примечательный домишко, какой обычно лесовины себе ставят. Гостиная с камином, спаленки три, кабинетная комната да складских и архивных помещений несколько.
Мираш впервые себе дом ставил, ну и залюбовался невольно – ладно и на загляденье среди белых кувшинок домишко красуется.
Так-то загляделся и не заметил, как Супрядиха Уховёртка объявилась.
Ох и развесёлая старушонка! Шибутная да бойкая, как девчонка молоденькая. А уж возьмётся истории складывать, так и не переслушаешь её. На язык остра – кого хошь высмеет. Уховёрткой её не зря прозвали, очень уж у неё потребность жгучая всё про всех знать. А по назначению – надключница она. В горах сидит, за ключами и родниками смотрит. Следит, стало быть, чтобы у Суленги истоки не переводились.
– А я слышу, чай, новый сосед избушку ладит, – ласково подступилась она, как обычно на весёлый лад наструниваясь.
Дрогнул Мираш, сразу серьёзный стал, насупился ещё лише и обернулся, будто нехотя.
– Никак верша? – догадалась Супрядиха и тут же понесла, не давая и слова молвить: – Вот и ладноть, вот и ладноть, а то никакого сладу с человеками не стало. Лес криком кричит. Речки замутовали, вся грязнота в землю уходит. Я ужо умаялась родники огораживать да чистить. Кажный день без продыху… а чего это у тебя крыша красная?
Мираш было рот раскрыл, а Уховёртка вновь припустилась:
– Оно так и весёленько, хорошо… А в селениях у них чего деется!.. Друг дружку поедом едят, всяко изгильничают. Никакого ни мира, ни согласия промеж них нету. Нам-то с имя не совладать, да и не дозволяется… Куды там! Ты ужо разберись да наведи порядку-от. А то глянешь на этот страх, да, слухаючи, чего другие сказывают, – вот и то… слёзы сами собой на глаза наплывают.
Супрядиха и впрямь прослезилась.
– Вы что, бабушка, – гукнул Мираш, – не надо плакать. Я наведу порядок.
– Да уж вижу, вижу… – старушка вытерла лицо краешком платка и виновато скрестила руки на переднике. – Ты уж меня извиняй: падкая я на слезу. А новым соседям завсегда рада… можа, от этого и всплакнулось. Чай, молодой ты, боюсь, не справисся…
Мираш вспыхнул, волосы будто вовсе дыбиться стали. Однако совладал с собой, усталость на себя напустил и отвечает снисходительно:
– Вы, бабушка, не знаете, а говорите. Мне всегда самые сложные задания доверяют.
– Ну да, ну да… – поспешно кивнула головой Супрядиха. – Быват, верша – старожитный, а знаньев – на просяное зёрнышко. – Вздохнула устало и сказала вовсе грустно: – Так я пойду… Мне ишо оббечь всех надоть. Упрежу, чтоб завтрема собирались…
– Куда это? – не понял Мираш.
– Ну, как эта… – Супрядиха покосилась в сторону,
