и Беатрис были святее всех, и, поскольку Беатрис отчаянно не хотела быть святой, а Даниэлю только этого и хотелось, установилось определенное равновесие.
За пределами грузовика над холодной пустыней раскинулось, словно бесконечная история, небо. Беатрис поежилась: ее мать, Антония, как-то сказала, что у ее дочери сердце ящерицы – и действительно, Беатрис разделяла любовь рептилий к теплу.
В складках юбки Беатрис скрывался аккуратно прикрепленный фонарик, впрочем, девушка к нему не притронулась. Она ничуть не тревожилась из-за Федеральной комиссии по связи, однако не хотела обнаруживать свое местонахождение. Беатрис не покидало ощущение назревающих чудес – порой члены семейства Сория очень хорошо чувствовали такие вещи, – а ведь ей всю жизнь говорили, как говорили всем Сория, что вмешательство в чудеса никогда не проходит без последствий.
Поэтому кузены шли в полутьме. Света месяца вполне хватало, чтобы различать очертания юкк, зарослей толокнянки и креозотовых кустов. В воздухе витал сырой, теплый запах можжевельника; колючие листья солянки так и норовили дернуть Беатрис за юбку. Далекие огни Аламосы окрашивали небо в коричневатый цвет, так что казалось, будто раньше времени рассветает. По радио Дьябло Дьябло вещал, мол, подождите, послушайте, вот увидите, сейчас я такой сингл поставлю, вы не поверите, горячий хит для больших мальчиков.
Мысли так и кипели в сознании Беатрис Сория – с ней всегда так происходило. Пока они с Даниэлем шли через темноту, Беатрис размышляла о такой простой и хитроумной штуке как портативное радио, которым они сейчас пользовались, а также о тех временах, когда люди думали, будто ночью воздушное пространство ничем не заполнено, а еще о выражении «спертый воздух». Потом она представила, что с трудом продвигается по переполненному крошечному городу невидимых химикатов, микроорганизмов и волн, причем последние поддаются обнаружению лишь благодаря этой волшебной коробочке, способной принимать их и извергать, направляя прямо в уши смертных. Беатрис прильнула к этим невидимым радиосигналам, согнулась, словно шла против сильного ветра, и, резко выбросив вперед руку, сжала кулак, точно ей под силу было ухватить радиоволну. У Беатрис часто возникали такие порывы: вот бы прикоснуться к невидимому. Еще в детстве, после множества переосмыслений, Беатрис научилась обуздывать эти порывы, давая им волю, только если рядом не было ненужных зрителей. (Даниэль в этом смысле зрителем не считался.)
Но она чувствовала лишь, как медленно подползает к ним новое чудо. Радиосигнал начал истончаться; какая-то другая радиостанция поглощала его, звук за звуком.
– Беатрис? – окликнул ее Даниэль. Голос его прозвучал глуховато – чашка, в которой нет воды, беззвездное небо. – Как думаешь, последствия имеют значение, если мы сами их не видим?
Порой, если вопрос связан с каким-то секретом, люди склонны задавать другой вопрос на смежную тему, надеясь получить ответ, подходящий под оба вопроса. Беатрис
