в этом зале, она почувствовала прилив адреналина, побуждавший ее встать и уйти.
Сегодняшнее появление Страйка показало, что он действительно стремится ее вернуть, что она, скорее всего, напрасно терзалась от стыда, гнева, обиды и унижения, от которых не могла избавиться после того жуткого вечера, когда он указал ей на дверь. Мэтью хотел отнять у нее то единственное, что могло бы ее спасти, то единственное, о чем она плакала по ночам, когда все в доме спали: ее самоуважение, возвращение к работе, которая была для нее всем, и к той дружбе, которая была для нее (хотя сама она об этом не знала, пока ее не лишилась) одной из самых главных ценностей в жизни. Мэтью ей солгал и продолжал лгать. Он улыбался и хохотал, пока она заставляла себя проживать дни, оставшиеся до венчания, один за другим, и безуспешно притворялась, что счастлива отказаться от той жизни, к которой прикипела. Удалось ли ей его обмануть? Неужели он поверил, что она искренне рада завершению прежнего этапа жизни? Если это правда, значит она вышла замуж за человека, который совершенно ее не знает, а если и это правда, то…
Со столов убрали десертные тарелки, и Робин оставалось лишь изобразить притворную улыбку, когда встревоженный официант спросил, не желает ли невеста заказать что-нибудь другое, ведь она не прикоснулась ни к одному из трех блюд.
– Вы ведь меня за это не расстреляете? – спросила его Робин.
Обескураженный ее мрачностью, он заулыбался, но тут же смутился.
– Ладно, – сказала она, – не берите в голову.
– Робин, что ты такое говоришь! – одернул ее Мэтью, и она в приливе гневного удовольствия поняла, что он запаниковал, опасаясь ее дальнейших выходок и нового поворота событий.
Гостям подали кофе в отполированных до блеска серебряных кофейниках. Робин наблюдала, как официанты разливают напиток по чашкам, как на столах появляются аккуратные подносики с птифурами. У нее на глазах Сара Шедлок в облегающем бирюзовом платье без рукавов засеменила в туалетную комнату, не дожидаясь начала заздравных речей, а за ней последовала глубоко беременная Кэти в своих мягких балетках, вся опухшая, усталая, с огромным животом; и взгляд Робин сам собой вновь уперся в спину Страйка. Тот, поедая птифуры, беседовал со Стивеном. Она порадовалась, что посадила их за один стол. Ей всегда казалось, что они найдут общий язык.
Потом распорядитель призвал к тишине; последовал какой-то шорох, гости заерзали, отодвинули стулья – и все сидевшие спиной к центральному столу развернулись, чтобы видеть ораторов. Робин встретилась глазами со Страйком, но не сумела разгадать выражение его лица. Он отвел взгляд лишь тогда, когда с места поднялся ее отец, поправил очки и заговорил.
Страйку до смерти хотелось прилечь или хотя бы вернуться в машину к Штырю, где можно было откинуть пассажирское сиденье. За прошедшие двое суток ему удалось подремать не более пары часов; от сочетания сильных обезболивающих и четырех выпитых за вечер
