водяная взвесь, волосы, собранные в пучок, намокли сразу, но меня это не волновало. Надо было занять себя каким угодно видом деятельности, только это помогало отвлечься от мыслей. Глухие шлепки кроссовок о беговую дорожку успокаивали.
Вдох-выдох.
Не думать.
Я трижды обежала вокруг поместья Охотников – огромного унылого строения, которое теперь должна называть домом. Питерский форпост в Турции. Маленькие узкие окна, неприступные зеленые стены, три вертолетные площадки на крыше, самые важные помещения на подземных уровнях. Готовность номер один 24 часа в сутки. Лицо Глеба светилось от гордости, когда он проводил для меня экскурсию – в то время как я хотела лишь свернуться клубочком в темной норе и выть от боли.
Но надо было видеть, как вытянулись лица местных самоуверенных секьюрщиков, когда на второй день моего пребывания в самом засекреченном объекте Охотников Горан прислал мою сумку с вещами! Даже я улыбнулась и вспомнила его слова – «А могу я много». Правда, это была единственная улыбка за более чем полгода здесь.
Брат со мной практически не разговаривал, все время посвящал Гуле. Как она умудрилась выжить, не знаю, спрашивать смелости не хватило, потому что при этом девушка потеряла ребенка. Я чувствовала себя лишней и особо к ним не лезла. Да и они явно не горели желанием вести со мной задушевные беседы за рюмкой чая.
За неимением других вариантов, пришлось плотно заняться программой подготовки Охотников, что оказалось хорошей идеей. Со временем мне удалось втянуться. Тело с радостью восприняло физические нагрузки, разум сосредоточился на новой информации. К тому же, в глубине души я отлично понимала, что нет другого способа получить доступ к архиву, чтобы попытаться узнать, что на самом деле произошло с мамой и папой.
С Глебом мы это обсуждали всего несколько раз. Оказывается, он знал, что родители – Охотники, убивающие санклитов. Отец даже начал тренировать его, но мама была этим очень недовольна. Когда они поехали на встречу с Гораном, причину которой брат не знал, ушлый подросток забрался в багажник машины и потом спрятался в шале, где все и произошло.
Сколько я ни пытала, деталей Глеб так и не рассказал. Когда пыталась настаивать и давить, он огрызался, заявляя, что мне просто хочется верить санклиту-убийце, а не родному брату.
В шале были только родители, Горан и Глеб. Мое сердце превращалось в смертельно раненую птичку, когда я представляла, что хорват мог отнять жизнь у моих мамы и папы. Но еще хуже становилось, стоило подумать о том, что сейчас он живет за их счет. Это было просто невыносимо! Поэтому я сосредоточилась на том, чтобы, как говорится, влиться в коллектив.
Подозрение, с которым все на меня поглядывали первые несколько недель, сменилось на сочувствие. Оказалось, Глеб преподнес сестру как невинную жертву коварного санклита, убившего их родителей. Кровь и любовь остались за скобками нехитрого уравнения. Вот это и есть грамотный пиар – сделать из дерьма конфетку. Переубеждать кого бы ни было не имело смысла. Пусть верят в его версию, мне это только на руку.
Самым интересным, что не давало покоя, было спасение Глеба. Брат сказал, что его вызволили
