дворов, а это были почти сплошь старики и старухи, суетились, тыкались по углам, хватая и нужное, и ненужное, пихая все вместе в мешки, ящики. Грузчики брали в руки поварешки, стулья, двигали комоды и спрашивали раздраженно:
– Это забираем?.. А это? Это нести?
Деревня стала пустеть давно. В семьдесят четвертом году объявили, что ниже по течению реки начинают строить электростанцию, а здесь образуется водохранилище. Тогда и стали покидать ее самые дальновидные, молодежь. Гибель их Пылёва казалась скорой – на реке уже стояли три электростанции, их возвели ударными темпами, деревни вокруг переселяли торопливо, почти по-военному.
Но с этой станцией вышло по-другому. Годы шли, а окончание строительства все откладывалось, до общего переселения не доходило. Наоборот, в конце восьмидесятых стали приезжать учителя, врачи, культ-работники (в основном из начавшей дичать Средней Азии); восстанавливались по району упраздненные было совхозы. Но молодежь по-прежнему в деревне не держалась – закончив школу, ехала в города…
В начале девяностых строительство ГЭС и вовсе прекратилось. Больше десяти лет не было о ней никаких разговоров, и люди тихонько мечтали, что ее так и не достроят – мало ли недостроя стоит по стране, – а то и вовсе разберут, демонтируют, и из Енисея снова пойдет к ним сюда благородная рыба, все будет как прежде… Но вот лет семь назад электростанцию стали достраивать.
Позапрошлой весной вроде бы пришел последний срок: было объявлено, чтобы огороды не садили, а собирали вещи: «К сентябрю деревни перестанут существовать». Ускоренно принялись давать квартиры в городе или дальше – по краю. Народ потянулся с родины.
И после этого еще полтора года обреченные села держались. Даже школы работали… В их Пылёве большинство домов хоть и стояли пустые, но их не разрушали, не растаскивали. Вообще следили за порядком, до последнего надеялись…
В конце августа прозвучало твердое, как приказ: «Всё, выезжайте. Осенью начнется зачистка. Подъем воды уже пошел. Всё!»
Двадцать пятого августа причалил паром, и началась погрузка основного населения. Несли оставшиеся вещи, съестное; людям было куда ехать – в городе Колпинске, новом райцентре, в Лесосибирске, Канске, Богучанах, Назарове, Абакане, Саяногорске ждали их квартиры, уже обставленные вывезенной мебелью, но ехали туда, как в вечную ссылку. Рыдали, гладили срубы, заборы, запирали двери, надеясь, что в последний момент все отменится и они вернутся.
Погрузились – сотни три стояло на палубе, смотрело на свою деревню, – и паром медленно пополз от пристани. Оставшиеся на берегу махали им, а на пароме почти все были неподвижны – не хватало сил, смелости поднять руку. Окаменело стояли. И лишь рыдания, причитания многих женщин, как вой, повисли над рекой, раздирая души.
Паром вырулил на середыш, набрал ход, стал удаляться. И вот уже лиц на палубе не разобрать, вот не слышно этого воя… Поворот реки, и – исчезли.
После этого переселяющие занялись самыми упорными – одинокими стариками и старухами.
