потому надо идти. Идти, лезть, бежать! Не раскисать, собраться с силами, использовать весь опыт, все способности, перейти главный хребет, найти партизан – югославских, итальянских – все равно каких, только бы встать в строй, взять в руки оружие. В этом видел Иван теперь смысл жизни, наивысшее свое призвание и награду за все страдания и позор, пережитые им за год плена.
В сыром мрачном распадке было холодно. Остывшее за ночь тело донимала дрожь. Хотелось скорее к теплу, на солнце. Отыскав подходящее место на склоне, они полезли между камнями вверх. На этот раз, впервые с момента их встречи, впереди лезла она, а он, немного отстав, карабкался следом, и это было похоже на первое взаимное доверие между ними.
Каменистый склон тут был довольно крут, колодки скользили и падали с ее ног. Девушка наконец сняла их, взяла в одну руку и, хватаясь другой за колючие, твердые, как проволока, стебли какой-то травы, проворно, словно ящерица, прыгала с камня на камень.
– Руссо, – не останавливаясь, сказала она, – ты ест официр?
– Никакой я не офицер. Пленный.
– Пленни, пленни. Я понималь. Кто до войны биль?
Иван помедлил с ответом. То, что она начала допрашивать, ему не понравилось (вот еще мне особый отдел!), и он сдержанно буркнул:
– Колхозник.
– Что ест кольхозник?
– Не понимаешь, а спрашиваешь, – грубовато упрекнул он. – Ну вроде бауэра, ферштейн?
– А, понималь: ляндвиршафт?[10]
– Вот-вот. Колхоз.
– О, я отшен люблу кольхоз! – вдруг оживленно заговорила она. – Кольхоз карашо. Ля вораре[11] компания. Отдых – компания. Тутто[12] компания. Карашо компания. Руссо кольхоз карашо экономике. Правилна я понималь? – спросила она и оглянулась.
Он не успел ответить. Сдвинутые ее ногами, вниз покатились камни, щебенка, разная мелочь – он едва успел отскочить в сторону. Она сверху озорно засмеялась и боком припала к склону. Иван со злостью прикрикнул:
– Тише ты!
Она снова спохватилась, закрыла рукой рот и оглянулась:
– Пардон.
– Пардон, пардон! Тихо надо. Чего разошлась?
Ее беззаботность злила, но, видно, прикрикнул он чересчур грубо, она метнула на него обиженный взгляд и поджала губы.
– Мой имя ест Джулия. Синьорина Джулия, – сказала она.
Он строго оглядел ее, заметив про себя: «Ну и что? Синьорина!» Для него это ровным счетом ничего не значило, особенно деликатничать с ней он не собирался. А она, кажется, обиделась, замолчала и торопливо полезла вверх. Иван немного отстал. Низко пригибаясь к земле, он широко ступал на шершавые холодные камни, исподлобья бросал короткие взгляды на ее подвижную полосатую фигуру и думал: кто она? Какая-нибудь девица легкого поведения – «гурен», как их называют немцы, бездомная бродяжка суетливых итальянских городов, беспечная ночная бабочка, опаленная огнем войны? Это казалось наиболее вероятным, судя по ее озорному и, видимо,
Сельское хозяйство (
Трудиться (
Все (
