шум, которого раньше не замечала, чем-то похожий на кудахтанье и гомон стайки наседок. Казалось, он доносится с той же полянки.
Через несколько секунд я поняла, что это вечерний хор на пруду, кваканье бесчисленных населяющих укромную заводь лягушек. Я остановилась на опушке, чтобы подобрать полотенце, и, наверное, кто-то из них меня заметил, потому что кваканье вдруг оборвалось, сменившись ритмическим плюханьем множества ныряющих в воду маленьких тел. Заинтригованная, я попятилась за кусты и тихо-тихо прокралась по внешнему краю полянки к дальней стороне прудика, где деревья подходили к нему совсем близко. Теперь я была почти на самом берегу и, осторожно раздвинув ветки, поглядела вниз.
Сперва я не разглядела в сумерках ничего, кроме темного блеска воды, отражавшей просвечивающее сквозь ветви небо, да матовых кругов листьев маленьких лилий и каких-то плавающих водорослей. Потом, приглядевшись, я заметила на одном из листьев лилии здоровенную лягушку, горлышко ее раздувалось и пульсировало в такт диковинному и забавному пению. Тело у нее было толстеньким и пятнистым, как лавровый лист в лунном свете, а яркие крохотные глазки, похожие на ягодки черники, отражали лунный свет. Рядом с ней завела свою песню вторая лягушка, потом еще одна…
Радостная и заинтересованная, я замерла в своем укрытии. Хор с каждой минутой набирал силу и скоро уже счастливо квакал во всю мощь.
Внезапно снова наступила тишина, резкая, словно повернули выключатель. Потом моя лягушка нырнула. Поверхность воды вокруг зарослей лилий пошла кругами и зарябила – это весь хор разом рванулся в воду. Кто-то поднимался вверх по тропе из залива.
В первый миг я подумала, уж не ходила ли Филлида на пляж искать меня, но потом поняла, что по тропе шел мужчина – его выдавала тяжелая поступь и довольно громкое пыхтение. Потом я услышала, как он тихонько прочистил горло и сплюнул – осторожно, как будто старался не производить шума. Тяжелые шаги тоже были осторожными, а торопливое, запыхавшееся дыхание, с которым идущий явно пытался совладать, звучало в примолкшем лесу странно тревожно. Я отпустила ветки и замерла на месте, выжидая, пока он пройдет.
Он вышел на прогалину и оказался в лучах угасающего света. Грек – я его раньше не видела, – крепкий и широкоплечий молодой парень в темных штанах и водолазке с высоким горлом. Под мышкой он нес старую куртку, тоже серую, но посветлее.
На другой стороне заводи он остановился, но лишь для того, чтобы залезть в карман за сигаретой. Он сунул ее в рот и уже собирался чиркнуть спичкой, как вдруг спохватился, пожал плечами и, передумав, засунул сигарету за ухо. Никакими словами он не мог бы яснее выразить желание соблюсти секретность.
Когда он повернулся, чтобы продолжить путь, я отчетливо разглядела его лицо. На нем было написано такое тайное, скрытое возбуждение, что мне стало как-то не по себе и, увидев, как грек оглядывается по сторонам, словно услышал какой-то шум, я невольно съежилась за своей завесой листвы, чувствуя,
