но и народы. Разнообразие в духовном характере народов объясняется тем, что один народ развивает по преимуществу одну сторону человеческого духа, другой – другую, причем на этих сторонах сосредоточивает почти все свое внимание.
Здесь единство человеческого духа в своих основаниях обнаруживается в том, что один народ принимает стремления и результаты другого народа, хотя в его сфере и не может возвыситься до его результатов. Мы восхищаемся греческой красотой, точностью определений римского права, непреклонной логикой индийских философских систем, нравственным изречением китайских основных книг, и этот факт доказывает, что все народы выступают только выразителями разных сторон человеческого духа, одинакового в своих основаниях. В противном случае народы не только не могли бы восхищаться и подражать духовной деятельности один другого, но даже понимать ее.
Но бесконечное содержание человеческого духа, обусловливающее возможность бесконечного прогресса, объясняется тем, что даже в своей специальной области народы не могут исчерпать всего своего содержания. Греки не исчерпали идеи красоты, римляне – всего содержания права, и т. д. Точно так же не раскрыто и содержание идеи государства. Определение связи между государством и духовным свойством человека – задача в сущности двойственна: объяснение соотношения между духовной сущностью человека и существовавшими государствами и выявление духовных потребностей человека, которые не были удовлетворены существовавшими государствами, т. е. надо раскрыть еще не раскрытое содержание идеи государства. Формулируя эти задачи, мы, конечно, не хотим сказать, что они могут быть исчерпаны каким-либо одним исследованием, но для начала надо указать, в чем состоят эти задачи.
Обратимся к основным свойствам нашего духа, определяющим и направляющим духовную деятельность человека. Наш дух управляется идеями. Мы употребляем термин «идеи» для выражения тех вечных типов, которые определяют и регулируют различные стороны человеческой духовной деятельности. Слово «идея» мы употребляем в том же смысле, какой ему давали Платон и И. Кант. «Платон, – говорит Кант, – употреблял слово «идея», разумея под нею, очевидно, нечто такое, что никогда не может быть заимствовано нами от чувств, а, напротив, далеко превосходит понятия рассудка, ибо в опыте никак нельзя найти чего-либо равносильного идее»[18]. «Под идеей я разумею необходимое понятие разума, которому нет соответствующего предмета в нашей чувственности»[19].
Идеи мы трактуем как понятия, данные в смысле прирожденное™ их душе или в смысле их свойственности душе, в силу которой дух неизбежно приходит к ним, находя в них руководящие начала, определяющие и направляющие душевную деятельность.
Идеи составляют незначительную часть возможного содержания нашего мышления. Причем в их содержании нет ничего относящегося к ощущению или заимствованного от ощущения: они есть чистые произведения
Там же. С. 278.
