медицинская школа, о которой Эмма мечтает.
Мать вздохнула, выложив ему все это. Она говорила негромко, осторожно, а ее взгляд блуждал по комнате – по коврику под вешалкой, по книжному шкафу, по письменному столу, затем обежал стену, задержался на темном окне, еще не задернутом шторами. Да, Доркас осторожничала, но не боялась, и Ральф ее понимал. Он сознавал, что мать вызвалась добровольцем, взялась выполнить грязную работу; они с мужем, его отцом, обо всеми договорились между собой. Теперь не будет криков, заламывания рук и прочего; будет только неизбежное, молчаливое поражение – его поражение.
– Эмма, быть может, захочет стать медсестрой, – сказала мать. – Твой отец может ей это позволить, но он ведь способен и заупрямиться. Какое решение он примет, во многом зависит от тебя.
– Мама, ты злая и коварная женщина.
Он не ведал тогда, что она больна, что всего через несколько месяцев, в больнице, с нею случится первый из множества приступов. Несмотря на болезнь, ей выпало прожить долгую жизнь. Ральф не был уверен, что сумел простить ее до конца. Но он пытался. Честно пытался.
После его капитуляции отец немедленно сменил гнев на милость.
– Сделай это своим хобби, Ральфи, – посоветовал он. – Просто хобби. Но не вздумай превращать свое увлечение в занятие, по которому миру суждено узнать о тебе. Это отнюдь не дело твоей жизни.
– Я не хочу заниматься бизнесом, – ответил Ральф. – Хочу жить собственной жизнью. И не собираюсь ни от чего отказываться.
– Хорошо, – покладисто согласился Мэтью. – Я продам свой бизнес, когда придет время. – Тут он нахмурился, словно испугавшись, что его могли неправильно понять. – Это деньги для тебя, Ральфи. И для твоих детей. Я помещу средства в наш фонд и все организую. Подаяние просить тебе не придется.
– Ты заглядываешь слишком далеко вперед.
– Рано или поздно ты женишься, Ральфи, и обзаведешься детьми. Годы-то идут, идут… Станешь учителем. Глядишь, отправишься в Африку, как твой дядя. Там вечно не хватает людей, сам знаешь. Я ни за что не стану тебя удерживать. У меня и в мыслях не было приговаривать тебя к скучной жизни. – Отец помолчал и добавил: – Но я надеюсь, что однажды ты вернешься в Норфолк.
Несколько месяцев после этого разговора Ральф не мог заставить себя улыбаться – во всяком случае, так считала Эмма. Ее брат ходил сутулясь и носил на себе свое разочарование, как носят ставшее узким старое пальто.
– Почему ты поддался? – спрашивала она. – Почему не стал отстаивать свои принципы, почему отказался от жизни, о которой мечтал?
Он избегал задушевных разговоров с Эммой, отделывался фразами вроде того, что жизнь сложнее, чем кажется, что ему открылись в людях неизведанные глубины.
Эмма не знала, не догадывалась о том, как именно его победили. А Ральф прилагал все усилия к тому, чтобы она об этом никогда не узнала.
