любом другом месте на территории графства, если захочешь. Когда вернешься, я куплю тебе дом; будучи в Африке, ты никаких денег не заработаешь. Это не обсуждается.
Если так, подумал Ральф, зачем об этом говорить?
– Ты нацелился на какой-то конкретный дом? – уточнил он.
Ему не хватило мужества подпустить хотя бы малую толику яда в свой тон.
– Я хочу, чтобы фонд приносил пользу моим землякам, – изрек Мэтью, – а не только пьянчугам и бездельникам, о которых печется Джеймс. Пойми меня правильно, я уважаю его занятие…
– Да, я понимаю, – сказал Ральф. – Не нужно говорить со мною так, будто ты выступаешь перед городским советом.
С этого дня, прибавил он мысленно, я стану самостоятельным, начну устраивать собственную жизнь, как мне нравится. Я уезжаю в Африку потому, что хочу туда поехать, потому, что Анна этого хочет. А когда вернусь, буду сам себе хозяин.
Он не ощутил ни малейших угрызений совести, когда отец выписал чек в качестве свадебного подарка и вложил ему в руку. С отца и вправду причиталось, думал Ральф; это был долг прошлого перед будущим.
За четыре дня до свадьбы дядюшка Джеймс позвонил из Лондона и сообщил, что возникли кое-какие неприятности; мол, Ральфу стоит сесть на поезд и приехать, прямо сейчас. Джеймса вызывали в суд как свидетеля – один из его подопечных напал на констебля; с помощником случился, похоже, нервный срыв, и следить за порядком в хостеле, всего на сутки, он не мог доверить никому, кроме Ральфа.
– А что ты будешь делать, когда я уеду в Танзанию? – спросил Ральф.
– Ну, это совсем другое, – бодро ответил дядюшка. – Еще поговорим. Да, не теряй время впустую, возьми такси с вокзала. Фонд все оплатит.
Ральф накинул пальто, надел шляпу и пошел на железнодорожную станцию. Он опасался худшего. Дядюшка наверняка скажет, что он, Ральф, жизненно необходим здесь, в Ист-Энде, что тропики могут обождать, что им с Анной следует приглядеть себе съемное жилье где-нибудь в пределах поездки на автобусе от хостела. Интересно, подумал Ральф, согласится ли он – и понял, что, скорее всего, ответит утвердительно. Анне придется выложить обратно из чемодана свои ситцевые платья и развесить их в шкафу, среди шариков от моли, а свою семейную жизнь она начнет ист-эндской домохозяйкой, будет ходить по рынкам с корзинкой в руках. Ральф попытался вообразить, как бунтует и наотрез отказывается. Пусть Джеймс жертвует собой; он же церковник, у него нет личной жизни. В кафе близ вокзала Ливерпуль-стрит Ральф выпил чашку чая. Подумал, не вернуться ли на вокзал и не сесть ли на обратный поезд до Нориджа – или на любой другой, куда угодно.
Дядюшка Джеймс возвратился из суда в половине шестого. Вечером хостел оказался почти полон, поэтому, прежде чем приступить к разговору с племянником, ему пришлось снять пиджак, закатать рукава и помочь с приготовлением вечерней еды. На ужин подавали похлебку – постояльцев каждый вечер кормили именно похлебкой, – но следовало еще порезать
