о нашем советском князе Святославе. В девятьсот шестьдесят восьмом году (тысячу лет назад) он якобы застиг врасплох болгарские города, сжег Сухиндол, изнасиловал… – голос цензорши сладко дрогнул, – ах, изнасиловал многих болгарок… – Она смотрела на меня с испугом, даже чуть откинулась в кресле. – Ну, если и так? Где тому доказательства? В каком госхране находятся документы, доказывающие массовые изнасилования? Не мог наш советский князь вести себя в братской стране подобным образом.»
Я не согласился: «Известный советский болгаровед академик Н. С. Державин говорит…»
«Вы можете представить его труды?»
Я кивнул.
Мне было не трудно.
На другой день я доставил в Лито второй том «Истории Болгарии» академика Н. С. Державина. На стр. 13 ясно было сказано: «В конце весны или в начале лета 968 г. Святослав Игоревич во главе 60-тысячной армии спустился в лодках вниз по Дунаю и двинулся по Черному морю в устье Дуная. Болгария была застигнута врасплох, выставленная ею против Святослава 30-тысячная армия была разбита русским князем и заперлась в Доростоле (теперь Силистра)… Центром своих болгарских владений Святослав сделал город Преславец, т. е. Малый Преслав, расположенный на правом болгарском берегу Дуная… Чтобы спастись от непрошеного гостя, болгарское правительство вступило в переговоры с Византией, одновременно предложив печенегам напасть на Русь и тем самым заставить русских с их князем очистить Болгарию. Печенеги на это согласились и осадили Киев. Это заставило Святослава поспешить в Киев, но значительную часть своей армии он оставил в Преславце. Ликвидировав в Киеве угрожавшую ему со стороны печенегов опасность, в следующем же 969 г. Святослав вновь направился в свою болгарскую область». – «Не любо ми есть в Киеви быти, – писал князь Святослав своей больной старушке матери Ольге, – хочю жити в Переяславци на Дунаи, яко то есть середа земли моей, яко ту вся блага сходятся: от грек злато, паволоки, вина и овощеве разноличные, из Чех же, из Угрь сребро и комони. Из Руси же скора и воск, мед и челядь.»
Ну и все такое прочее.
Отложив книгу, красивая цензорша долго глядела на меня с непонятной грустью.
«Откуда же эта печаль, Диотима?» Я даже встревожился. Жизнь так прекрасна. Дарить девушкам книжку стихов. Даже цензорше нравятся мои стихи. Зачем лишние вопросы? Зачем спрашивать, в каком году издан лежащий на столе том академика Н. С. Державина?
«В одна тысяча девятьсот сорок седьмом».
«А какое, миленький, у нас тысячелетье на дворе?» – цензорша, несомненно, знала русскую поэзию.
«От рождества Христова – второе. А точнее, одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год.»
«Вот и ладушки», – подвела итог цензорша. И посмотрела на меня долго и многообещающе: «В девятьсот шестьдесят восьмом году, даже в одна тысяча сорок седьмом наш советский князь Святослав мог делать в братской Болгарии все, что ему заблагорассудится. Но в одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году мы ему ничего
