сотрудницу ЦУПа, сражающуюся с абстинентным синдромом и стыдом за вчерашнее.
– Меня ещё… ни разу так не… фу-у…
Как сидела, так и сложилась она пополам, раздвинув ноги. Рвотный позыв вышел холостым, зато болезненным.
– …не тошнило, – мужественно завершила мысль Виктория.
Рената трижды проваливалась в отрывистый, лоскутный сон. Трижды её будили натужные рывки собственного сердца, будто оно вознамерилось пробить путь наружу. На шее сердцу вторили сонные артерии, эхо их пульсации натянутыми вожжами било куда-то в основание затылка. Но с каждым провалом в короткое беспамятство всё-таки становилось лучше.
Виктория не спала. Лежала в том же положении и смотрела над собой, большим пальцем левой руки попеременно касаясь остальных. Мягкие ногти многим не дают покоя до самого заживления.
– Рената?.. – позвала она робко.
– Да?
– Ты спала?
– Почти… Скорее да, спала.
Рената отвернулась и тоже уставилась в перекрытие. Ничего интересного. Всё как всегда: серый монолит осточертелого углепластика… Теперь он надолго заменит ей… что? Белый потолок, тот, что дома, в Бердске? А чем он лучше? Цветом если только…
И почему Ординатор перечислил Олю?.. Как такое могло случиться? Бред какой-то…
– А я не могу уснуть, – прошептала Виктория.
Рената вздохнула. И горько усмехнулась. Она понимала, что должна, обязана просто спросить «почему». По долгу службы, пусть она теперь уже не медик. По зову натуры, всегда и везде сующей свой не раз калеченный нос.
Она должна.
– В капсульном отсеке есть снотворное, если что.
– Я не об этом…
– А о чём?
– Ты никогда не задумывалась где мы… как бы это… – Виктория подобрала нужные слова, – где мы бываем, когда на Земле нас уже нет, но и в другом месте мы ещё не пробудились?
Конечно, Рената об этом думала. И не раз. Едва ли нашёлся бы космопроходец, не размышлявший о тёплой, уютной вате тьмы, из которой человека выдёргивает Ординатор. А если и нашёлся, ему б не поверили. Всякий помнил ту тьму: манящее спокойствие и безмятежность, магнетизм. Быстро и безболезненно высвободиться из неё можно только с помощью Ординатора. О таком не думать – не уметь думать в принципе.
– В последний год я слишком часто об этом размышляю, Вик… – с тяжёлыми нотами в голосе проговорила Рената.
– Знаешь, мой папа – католик. Такой, что в ортодоксальности даст фору православному патриарху.
– Как его зовут? – отчего-то спросила Рената. Ей вдруг стало жуть как интересно.
– Штефан.
Рената усмехнулась.
– Что смешного?
– Выходит, ты Штефановна? Немного забавно звучит.
– Нет. У нас нет отчества. Отчество прописывается только в славянских семьях.
– Постой, ты – немка?
– Да.
