сосед по даче Леонид Тарасыч рассказал. Он с жильцами подписи собирает против сноса. О чем я хотел попросить. Если сможешь, похлопочи! А? Все ж Пушкин бывал. И предок твой жил. Снесут дом, считай, пропала Москва – за весь центр возьмутся.
– Я ж не Лужков! Что я могу?
– Ну, не ты, так твой Гусь. И гостиница «Украина»! – не слушал отец. – Её твой прапрадед строил! С дома уже лепнина сыпется. Скоро рухнет. Ты, когда там последний раз был?
– Никогда не был.
– Так обновить пора! – Отец, толкаясь на лестнице, принялся запугивать сына ужасами запустения высотки. Для себя попросил агентство печати при какой-нибудь префектуре, чтобы «не сидеть у тебя на шее». – Большую газету не потяну.
Вячеслав Андреевич лишь посмеивался.
…В Москву выехали по темноте. Из приемника лилась негромкая музыка.
– Тот, что про деда спрашивал, считает, что я на бюджет по блату попал, – сказал Саша.
– Чушь! С чего он взял?
– Из-за прапрадеда! Они там все такие – со связями! – парень хмыкнул. – Если бы ты знал, как я их ненавижу! Вечно торжествующее тупьё с тормозной жидкостью в башке, и ту не доливают. Разговоры только про бабло и тачки! Про то, кто, куда на зиму поедет! Они на сто лет вперед знают, кем будут и что станут делать! И бабы у них такие же жадные дуры! – В голосе Саши слышалось холодное презрение и зависть.
Олтаржевский покосился на сына.
– Я для тебя не пример. Но удачно прожитую жизнь определяет не старт, а финиш, – сказал он.
На перекрестке у шоссе долго ждали, перед потоком рыжих фар и красных габаритов. Олтаржевский выудил из кармана несколько купюр и протянул сыну.
– Тебе на мороженое. Маме – я на днях завезу.
– По-царски! – парень убрал деньги. – Значит, правду дед сказал – буржуем стал?
– Пока не знаю, – отец газанул, вырулил и подмигнул аварийкой водителю сзади.
– Не стошнит? Ты же их ненавидел.
– Тебе-то что? Станешь сыном богатого отца. Будешь летать на каникулы за бугор!
Саша не ответил. Олтаржевский отвёз его и отогнал машину на стоянку.
Подумал и отправился в квартиру на Тверской.
9
В седьмом часу Олтаржевский умылся и позавтракал. Но Бешев позвонил, когда Тверская за окнами безнадежно встала, а Вячеслав Андреевич успел подремать одетым поверх покрывала. Вжав шею в плечи от утреннего озноба, он просеменил к машине, спросонья уже не понимая, куда и зачем едет. Рабочее настроение сменила скука.
Бешев жмурился на клочок белесого неба между крышами и благостно переступал с пяток на носки лакированных штиблет.
Он вежливо осведомился о самочувствии Вячеслава Андреевича. Олтаржевский вяло пожал плечами: «Нормально».
– Далеко ехать? – уныло спросил он.
– Нет.
Включив сирену, лимузин помчался
