него, как всегда, несколько человек, ловящих каждое его слово.
Шольп поворачивается ко мне. У него интересное лицо, умные серые глаза, густая шевелюра, и вообще он не похож на дистрофика.
– А вот и мальчик пришел нас послушать, – говорит он приветливо, как будто мы с ним знакомы, – Ты школьник?
– Да.
– А чем ты увлекаешься?
Дикий вопрос… Чем увлекаюсь?.. Хлебом увлекаюсь. Кашей… Берегу тепло… Маме сахар коплю… Вот на ноги встал… Здесь моя мысль обрывается, и я тупо молчу.
– Он рисует, – вмешивается папа. – До войны занимался лепкой во Дворце пионеров.
– Вот как? – Оживляется Шольп. – Так ты хочешь стать скульптором?
Нет, он определенно ненормальный. Такой же, как его друг «Петр Великий»…
Хочу ли я стать скульптором? Я выжить хочу. Хочу сил набраться. Чтобы ноги ходили, а ногти не нарывали и не сходили с пальцев. Чтобы все мои родные выжили среди этого ада. Чтобы хлеба прибавили. И чтобы кончилась война…
– Значит, мы с тобой коллеги, – уверенно объявляет Шольп. – Скульптура и архитектура – родные сестры, у которых одна общая мать – искусство.
Он, конечно, ненормальный, но поток его речи чарует и захватывает. И я сижу, открыв рот, ловлю каждое его слово.
– Ты бывал в Эрмитаже?
– Много раз. У нас от дворца там был кружок по искусству. Нас водила по залам и рассказывала о скульптуре… Жаннета Андреевна Мацулевич. Удивительное дело! Из каких уголков памяти прорвалось это имя? Почему тут же поплыли перед глазами стройная торжественная колоннада, боковой яркий свет из широких окон на Неву и беломраморные статуи над широкой парадной лестницей? Как давно это было? В далеком детстве? Или всего год назад?..
– Кого из скульпторов ты любишь?
– Канову.
Вокруг нас собирается ходячий народ. До обеда еще далеко, а голос Шольпа как магнитом притягивает каждого, кто имеет уши. Я тоже весь во власти его гипноза – иначе это не назовешь, но при этом замечаю странность: живое лицо, «довоенная» мимика, убедительная жестикуляция больших красивых рук и полная неподвижность от пояса. Что-то с ногами?
– Великолепный скульптор. Жил при папе Пии Седьмом. Классик. Блестящий, может быть, лучший в мире, мастер резьбе по камню. Все работы выполнены из каррарского мрамора. Непревзойденный шедевр «Амур и Психея» – наши, эрмитажные. Помнишь?
– Конечно! Скульптура, как кружево из мрамора.
– В центре Копенгагена, – продолжает Шольп, – стоит музей знаменитого датского скульптора Торвальдсена – единомышленника и одновременно оппонента Кановы. Титан. После себя оставил сотни великолепных скульптур. Они заполонили все три этажа музея, стены которого облицованы красным полированным итальянским мрамором. И на этом фоне его работы из каррарского, белого с тепловатым оттенком…
– Обед принесли! Обед!
Мы расходимся, расползаемся
