женщина бесновалась все больше и больше.
– Да он и не болгарин вовсе, этот инок твой! Волосы белесые какие-то, и не смуглый совсем! Ни бороды, ни усов! А им ни стричься, ни бриться вообще нельзя! Откуда он вылез такой?
– Ну, может у него волосы толком и не растут, – вяло отговаривался Пламен.
Тут эту совершенно ненужную дискуссию прервал Богуслав.
– Погляди мне в глаза, женщина…, – прошелестел он как-то совершенно по-змеиному. – Смотри в глаза…, – наплывал волнами его обволакивающий, чарующий и подчиняющий своей воле голос, – смотри, смотри…
Гуца попыталась что-то сказать, но у нее получилось лишь жалко пискнуть.
– Смотри…, смотри…, – сядь…, сядь…, усни…
Я торопливо подсунул под горластую склочницу свободный табурет – а то ведь, пожалуй, плюхнется сейчас со всей дури на пол, поломает какую-нибудь нужную кость, лечи ее потом!
А карие глазенки уже начали закатываться, женщину стало зримо пошатывать, этак она может и мимо табуретки улететь!
Метнулся Гуце за спину, ухватил ее за подмышки и бережно усадил, для устойчивости немного наклонив вперед. Уф, теперь просидит сколько потребуется, не свалится.
Буйная супруга полового уронила голову на грудь, руки повисли вдоль тела, ноги под платьем разъехались. К внушению готова!
Я оглядел харчевню. Не внушаемых, вроде меня, не оказалось – все мужчины тоже сникли и повесили головы, некоторые даже захрапели. Наина с Ванькой не стали исключением. Богуслав начал.
– Гуца…, Гуца…, – слушай меня…, слушай только меня… Спать…, спать… Ты сегодня больше не сможешь кричать, и сразу пойдешь домой…
Мужчин и Наины это не касается…, спать, спать…
Неожиданно из кухни быстрым шагом вышла Ванча. О как! Неужели тоже не гипнабельна? Или просто отсиделась где-то за котлами?
Подлетела к нам, и свистящим шепотом стала молить:
– Ради Бога, уйми ты эту паскуду, чтобы она сюда больше не ходила! Нас уже народ сторониться начал, скоро наша корчма совсем опустеет, по домам собираться начнут, собственную ракию пить! Всех доняла! Люди у нас уж и кушать почти перестали, сидят, болтают, да прихлебывают славное винишко. Я наготовила опять всего, а и вчерашнее-то девать некуда. Может хоть собачке в полцены возьмете, выручите меня?
– А брату не надо в башку умишка долить? Не слишком ли ленив?
– Невыносимо! Он был поздним ребенком, на пятнадцать лет меня младше. Отец помер очень давно, приструнить было некому, а мы с матерью разбаловали его неимоверно!
Ничего не хочет делать, только болтать с друзьями, да попивать винишко. Матушка умерла в прошлом году, а я за хозяйку здесь осталась. Сама и готовлю, и разношу, и за постояльцами на постоялом дворе приглядываю, и конюшней ведаю. От брата вообще никакого прока нету!
Пламен же вообще ничего не делает, ни к какому занятию его не приспособишь! Обветшало
