взгляд девочки, рокайдианец с раздражением стукнул по тому, что сначала ей показалось обычными часами, но затем над его запястьем вспыхнула призрачная картинка и она поняла, что это какой-то прибор.
– Фермеры. Корвин и Лилиан Фапивата, – ответила присмиревшая девочка.
– Округ! – раздался резкий голос.
– Владение Эжутан!
– Сколько тебе лет?
– Два дня назад исполнилось одиннадцать!
– Точная дата! Скажи мне точную дату рождения, демон тебя побери!
– Самим что ли не сосчитать?.. Двадцать третье апре… ватолаза, четыре тысячи сто одиннадцатого года!
– О Атум! Чего ты так кричишь, мерзкий жабёнок? Я не глухой!
Рокайдианец глядел на маленькую собеседницу с таким выражением, будто она пустынная ядовитая гадюка, печально известная своей непредсказуемостью.
– А вы чего орёте на меня?! – возмутилась девочка и снова вскочила со стула. – Если это всё, то я пошла!
– Уходи, если не хочешь учиться в Катуано!
Изумлённая Ирида так резко обернулась, что подол её длинного выходного платья спутал ей ноги, и она чуть не упала.
– Так вы разрешаете мне остаться?!
– Да, тебе повезло, – подтвердил рокайдианец, и на его лице промелькнула странная улыбка. – Хоть ты бледнокожий жабёнок и должна работать в поле или прислуживать в господском доме, но я не могу отчислять всех вас подряд, иначе меня обвинят в необъективности.
В ответ на это девочка хитро прищурилась, и пока он не передумал, протянула ему своё направление.
– Если так, то подпишите, сэр! – смиренно попросила она, и когда бумага украсилась размашистой подписью, неловко поклонилась. – Спасибо, сэр! Вовек не забуду вашу доброту!
– Да уж! Я тоже её не забуду, – пробормотал рокайдианец и с брезгливой миной передёрнул плечами. – Эй, как тебя там! – окликнул он девочку. – Скажи остальным, чтобы больше никто не заходил. На сегодня приём закончен.
– Ура! – звонко выкрикнула Ирида, выскочив за дверь, и помахала над головой направлением. – Этот гад всё же подписал!
Вспомнив прошлое, Фапивата вновь удивилась их непростым отношениям. Ватро Нобус не скрывал своего презрения к ней, но она догадывалась, что без его согласия её не привлекли бы к тем злосчастным учениям. Мало того, до того случая, когда в стычке с работорговцами погибли полицейские, она не могла пожаловаться на него, особенно пока училась в Катуано.
Не было случая, чтобы он не исполнил просьбу девочки, конечно, если у неё хватало духу обратиться к нему. Ведь каждый раз на её бедную голову обрушивался такой поток изощрённых оскорблений, что постоянный эпитет «бледнокожий жабёнок» уже звучал для неё почти ласкательно. Правда, со временем она научилась пропускать ругательства мимо ушей, воспринимая их как своеобразную плату за исполнение своей просьбы. Она утешалась тем, что никогда ничего не просила лично для себя, а только
