хмурыми, безрадостными, поникшими. В Австрии в то время были голод, полная нищета и инфляция.
В первом же венгерском селе нас удивило невиданное в Австрии обилие сельских продуктов, многочисленные базары, похожие на ярмарки. Все чем-то торговали, обменивались собственными поделками, продуктами. Когда мы останавливались в сельских городках, жители пытались и нас втянуть в этот торговый круговорот: предлагали менять вино, фрукты и овощи на папиросы и консервы. Потом я узнал, что этот натуральный обмен был своеобразной формой народной борьбы с дороговизной. Тогда я и подумал: «Неунывающий народ!» И это несмотря на то, что в стране также была инфляция2, в существовании которой мы сами убедились, – рабочие голодали, лишь совсем недавно они получили прибавку пайка хлеба до 150 граммов в день.
В Венгрии были свои внутренние проблемы, мы вскоре узнали и об этом. Но первое впечатление от народа, который не согнули никакие трудности и переживания, осталось у меня на всю жизнь. Я еще не предполагал тогда, в 1945-м, что буду полвека радоваться успехам незнакомых для меня людей и переживать их трагедии. За эти полвека у меня были и свои жизненные новости: я изучил мадьярский язык, участвовал в ответственных акциях по укреплению дружбы советского и венгерского народов, познакомился с шедеврами литературы и искусства ранее неизвестной мне страны.
Знакомство с венгерским языком началось с того, что нас, редакцию дивизионной газеты «За честь Родины», разместили вместе с другими подразделениями нашей Гвардейской дивизии в городе Дьёндьёше (Gyongyos). Меня определили на постой в семью крестьянина Миклоша Сюча, занимавшегося виноградарством. В доме никто не знал ни слова по-русски. На следующий день Миклош пригласил переводчика – соседа Ференца Хугаи (Hugai Ferenc)3, владевшего частной языковой школой. Мне повезло: он отлично знал английский, я более или менее сносно говорил по-английски, и он сразу же переманил меня к себе на постой с условием, что я буду учить его и его дочь Илону русскому языку, а если я захочу – обучаться у него венгерскому.
На следующий же день начались занятия. Учителем Хугаи оказался настойчивым, твердым – сто слов и фраз надо было зазубривать каждый день. Это было напряжение, но радостное. Он и его дочь не отставали, они заучивали такое же количество русских слов, хотя учитель был гораздо старше меня.
Я до сих пор бесконечно благодарен этому фанатику-филологу. Это было, конечно, счастье встретить такого учителя в небольшом венгерском городке, где мне была уготована провинциальноунылая жизнь армейского офицера.
Кроме английского, Хугаи преподавал французский, испанский, немецкий и итальянский. Он объездил много стран, был, несомненно, европейски образованным человеком. Вдобавок Хугаи был еще и переводчиком художественной литературы, показывал мне переведенную им в 30-х годах книгу Ромена Роллана (Romain Rolland) с благодарственным автографом знаменитого французского писателя.
Каторжные занятия по методике Максимилиана Берлица (Maximilian Berlitz), основанной на полном
