него этими же трудягами-виноделами производилось мировой известности дьёндьёшское вино, которое местные виноторговцы бочками везли на Запад.
Таким же трудягой был мой первый учитель венгерского языка Ференц Хугаи, человек высшей порядочности. Он, как мне казалось, был местным дьёндьёшским Кола Брюньоном. Талантливый художник слова, преданный людям, ему до всех и до всего было дело. Не думая о себе, он мог вступить в драку за неповинно оскорбляемых людей. Виноградари любили его, тонкой души интеллигента, считали своим и вместе с ним выпили не одну бутыль доброго дьёндьёшского вина. А сам он, несмотря на преподавательский талант, многостороннюю образованность, огромную эрудированность, завидное трудолюбие, не заработал себе ни огромного состояния, ни «палат каменных».
В последние несколько месяцев перед моей демобилизацией мы с ним писали лекции о венгерской литературе и на русском, и на венгерском языках. Писали – это, конечно, громко сказано: он мне диктовал их по-венгерски, я записывал рядом с венгерским текстом по-русски. Эти бесценные для меня памятные плоды нашей дружбы хранятся у меня до сих пор.
Хугаи числил меня среди своих учеников – для меня это большая честь. Он считал, что ничто так не содействует дружбе народов, как знания этих народов друг о друге, об их обычаях и культуре. На прощание он сказал, что доверяет мне будущее знакомство московской молодежи с венгерской литературой. Собрал он для меня и небольшую библиотеку самых великих писателей земли венгерской. Эти книги до сих пор стоят у меня на полке как свидетели бескорыстной души просветителя.
Хугаи говорил мне, что и я обязан иметь учеников как норму жизни уважающего себя интеллигента: это отдача народу за то, что народ обучил тебя и воспитал, что народ тебе дал возможность стать интеллигентом. «Всё может пропасть, как сказал мне Ромен Роллан, – вспоминал Хугаи, – и состояние может пропасть, и дом сгореть, и близкие поумирают, но верные тебе ученики останутся».
Горьким было расставание. Я подарил ему на память мой фронтовой фотоаппарат фирмы «Лейка» (Leica), сочинения Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Толстого, присланные мне с оказией из Москвы. Пришло время моей демобилизации, и я уехал в Москву.
Часть 2
Ученики
…И вот, отслужив положенные армейские годы, я снова в Москве.
Осенью 1947 года я набрался храбрости, рискнул подать документы на конкурс и был зачислен преподавателем в Военный институт иностранных языков Красной Армии (ВИИЯКА). Это было необычное учебное заведение. Здесь готовили переводчиков, говорящих почти на всех языках тех стран, где стояли наши войска или имелись военные представительства. Режим в институте был строгим: курсантам не разрешалось говорить на русском даже в курилках (заговоришь – и плакала твоя увольнительная на воскресенье). Поэтому за четыре года обучения знание языка и страны становилось очень высоким. На венгерском отделении готовили переводчиков для полков
